Авантюра эсеровских «комитетчиков» привела к тяжелым жертвам с обеих сторон, несравненно большим, чем в ходе Октябрьского вооруженного восстания...
Но борьба не кончилась, а лишь переместилась из сферы военной в политическую. «Комитет спасения», официально открестившийся от «авантюры Полковникова и др.», изменил тактику: поддержал эсеро-меньшевистский Викжель, под угрозой забастовки потребовавший заключить перемирие между Керенским и Совнаркомом и приступить к переговорам о создании «однородного социалистического правительства».
Реально возникала еще одна возможность создания многопартийиого Советского правительства. Большевики пе отвергли ее. 29 октября ЦК большевиков признал «необходимым расширение базы правительства и возможном изменение его состава»57. Через несколько дней ЦК большевиков еще раз подтвердил, что, «не исключая никого со II Всероссийского съезда Советов, он и сейчас вполне готов вернуть ушедших и признать коалицию этих ушедших в пределах Советов, что, следовательно, абсолютно ложны речи, будто большевики ни с кем не хотят разделить власти» 58.
Но большевики выдвинули свои условия. Они заключались в требовании признания Декретов о земле и о мире II Всероссийского съезда Советов и ответственности будущего правительства перед ВЦИК 2-го созыва. В резолюции ЦК, принятой 1 ноября, отмечалось, что ультимативной для большевиков является только программа: Декреты о мире и о земле, рабочий контроль, продовольственный вопрос, борьба с контрреволюцией, Советская власть59. Представители ЦК большевиков на переговорах Л. Каменев и Г. Сокольников довели до сведения других участников переговоров (от 9 организаций) эту точку зрения. Она была вполне логичной. Так действовала бы любая партия, уже стоящая у власти.
Выступившие от имени правых эсеров и меньшевиков М. Гендельман, Ф. Дан и др. заняли жесткую позицию. Они требовали распустить ВРК, считать II съезд Советов несостоявшимся и сформировать правительство, ответственное не перед ВЦИК 2-го созыва, а перед неким «Временным народным советом», составленным из представителей различных организаций, в том числе и не входящих в Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (городских самоуправлений, профсоюзов). По словам В. Володарского, в сущности, предлагалось воссоздание печальной памяти Предпарламента. К тому же эсеры и меньшевики настаивали на невключении большевиков в правительство. Г. Сокольников в своем ответе заявил, что без большевиков никакого социалистического правительства не получится вообще, в стране будет установлена контрреволюционная, «казачья диктатура». ЦК большевиков считал, что та власть, на которой настаивают организации и группы, объединившиеся вокруг Вик-желя и «Комитета спасения», «ничего, кроме колебаний, бессилия и хаоса, внести не может». На следующем заседании другой представитель ЦК большевиков Д. Рязанов еще раз заявил, что большевики готовы на соглашение, но именно делегаты других партий и групп тормозят мирное решение конфликта.
Эсеры и представители Викжеля, казалось, пошли на «уступку»: согласились на участие большевиков в правительстве, но только на основе «персональной комбинации». Это означало, что фактически они (как большинство) будут определять, кто из большевиков персонально войдет в правительство, но уже теперь прозвучали возражения против В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого. Переговоры затягивались, превращаясь в говорильню, в своего рода мини-Демократическое совещание. Впоследствии некоторые белоэмигрантские и иностранные авторы в срыве переговоров будут обвинять большевиков, но такие обвинения в еще большей степени следует переадресовать их партнерам по переговорам. А. Гоц на эсеровском процессе в 1922 г. говорил, что подлинная цель эсеров и меньшевиков на «викжелевских переговорах» заключалась в том, чтобы добиться изоляции большевиков от всех социалистических и демократических сил.
В ЦК большевиков возникли острые разногласия по вопросу о переговорах. Группа членов ЦК (Л. Каменев, А. Рыков, В. Милютин, Г. Зиновьев, В. Ногин, Д. Рязанов) упорно настаивала на соглашении. В ходе дебатов во
ВЦИК они отклонились от резолюции ЦК партии по вопросу о соглашении, принятой 1 ноября. Явно под давлением левоэсеровской фракции они признали возможным пополнение ВЦИК некоторыми организациями, не входящими в Советы, предоставление другим партиям половины мест в новом правительстве и ответственность его перед этим «реформированным» ВЦИК— фактическим «Временным народным советом», на котором настаивали эсеры и меньшевики. Несколько народных комиссаров заявили о своем выходе из Совнаркома.
■?: В чем была главная ошибка, главный просчет оппозиционного меньшинства, возникшего в рядах большевиков? Конечно, не в том, что они выступали за правительственное соглашение с другими социалистическими партиями. Такова была и позиция ЦК. Суть ошибки заключалась в характере того соглашения, на которое оппозиция готова была пойти. Как указывалось в написанном В. И. Лениным «Ультиматуме большинства ЦК РСДРП (б) меньшинству», такое соглашение означало не что иное, как «уклонение от власти», которую II съезд Советов вручил большевикам «именем миллионов рабочих, солдат и крестьян» 60. Это была точная политическая оценка, ибо те уступки, на которые шла оппозиция ради соглашения, на практике вели к устранению большевиков от власти. На это партия пойти не могла. Это означало бы сдачу Октября, капитуляцию победителей перед побежденными. Нереальная, невероятная перспектива...
Д. Рязанов, выступая на заседании ВЦИК 1 ноября, должен был признать, что то обстоятельство, что «власть находится в руках только одной партии большевиков»,— во многом результат, как он сказал, «преступной деятельности эсеров (правых) и меньшевиков». «Я,—говорил Рязанов,— усматриваю в заявлениях эсеров и меньшевиков много лицемерия, говорящих об объединении и в то же время делающих все, чтобы идти против революции».
В «Письме к товарищам» Г. Зиновьева, написанном им 7 ноября, также признавалось, что «меньшевики и эсеры соглашения не хотели и лишь искали повода, чтобы сорвать его».
Когда теперь восстанавливаешь историю «викжеля-ния» по историческим источникам, ощущая страстный накал той борьбы, поражаешься прямоте, откровенности, с которой она велась. Никто в партии не страшился высказывать свое мнение, отстаивать свою позицию. Это было естественным, это было неотъемлемой частью партийной жизни. Когда кризис разрешился, бывшие оппозиционеры по-прежнему остались в партийном руководстве.
На напряженность хода переговоров и их провал, безусловно, повлияла та накаленная обстановка, в которой они проходили. Политическая борьбы каждую минуту могла быть прервана: на Петроград наступали войска Краснова—Керенского, в самом городе вспыхнул юнкерский мятеж, замыслы Ставки и генералитета были враждебными. Тень новой корниловщины черной тучей нависала над Петроградом, и новые попытки вооруженного разгрома революции могли стать вполне реальными...
Но мы забежали вперед.
29—30 октября на непосредственных подступах к Петрограду шли тяжелые бои. Организацию разгрома наступавших войск Керенского—Краснова взял на себя В. И. Ленин 61. По его рекомендации был создан единый штаб обороны города, в который вошли левый эсер подполковник М. Муравьев, назначенный командующим обороной Петрограда (с ним мы еще встретимся летом 1918 г. на Восточном фронте, но уже и на этом посту он проявлял свои диктаторские замашки), В. Антонов-Овсеенко (его помощник), один из первых офицеров, перешедших на сторону Советской власти, полковник П. Валь-ден (начальник штаба), член большевистской Военной организации К. Еремеев (комиссар). Около 20 тыс. человек вышли на рытье окопов. В короткий срок был создап оборонительный рубеж залив — Нева. Подавление юнкерского мятежа 29 октября облегчило действия штаба обороны Петрограда. К 30 октября в районе Пулково было сосредоточено около 10 тыс. революционных бойцов. У Краснова были 9 казачьих сотен, 18 орудий, бронепоезд. Общая численность «красновской рати» не превышала 1,5 тыс. человек, но она рассчитывала на подход подкреплений. В бою под Пулковом Краснов был разбит и отвел свои части в Гатчину. Делегаты от его казаков сообщили о своем желании начать мирные переговоры...