«Не надо самообманов,— писал В. й. Ленин.— Надо иметь мужество глядеть прямо в лицо неприукрашенной горькой правде. Надо измерить целиком, до дна, всю ту пропасть поражения, расчленения, порабощения, унижения, в которую нас теперь толкнули. Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной, стальной сделается наша воля к освобождению, наше стремление подняться снова ст порабощения к самостоятельности, наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной» Б8.
Эпилог и пролог
Историки (да и не только они) до сих пор, можно сказать, бьются над двумя вопросами: когда в России началась гражданская война, последствия которой оказались столь тяжелыми, и кто ее начал — силы революции или контрреволюции? В такой постановке вопроса, конечно, немало схоластического, наивной веры в то, что на все можно получить категорически определенные, абсолютно точные ответы. Увьц в истории начала и концы событий
далеко не всегда фиксируются с точностью спортивного старта и финиша. Развитие исторических событий, кажется, больше напоминает течение реки: истоки их как-то плавно, даже незаметно «вытекают» из глубин предшествующего и «растворяются», исчезают в огромном море того, что составляет настоящее и будущее. Четкие пределы, границы размыты, стерты, зафиксировать их можно, пожалуй, только приблизительно или условно. Тем не менее эти общие рассуждения не освобождают от ответа на поставленные вопросы: слишком волнуют они, слишком велико и глубоко их значение.
Некоторые считают, что Октябрь, Октябрьское вооруженное восстание и явилось той точкой отсчета, от которой пошла гражданская война. Другие говорят — «нет». По их мнению, несмотря на спорадические, локальные ее проявления уже осенью 1917 — зимой 1918 г., о гражданской войне как таковой можно говорить лишь начиная с весны, а еще точнее, с лета 1918 г., когда внутренняя контрреволюция, получив поддержку со стороны интервентов, развернула фронтальные боевые действия. Кто же прав? Гете говорил: часто думают, истина лежит между двумя крайностями; на самом деле между ними лежит проблема...
Невозможно понять, как и почему вспыхнула трагическая гражданская война, не ответив на вопрос, почему произошла революция: они связаны теснейшим образом. Но чтобы ответить на него, нельзя остаться лишь в рамках, в плоскости современного политического сознания; нужно проникнуться сознанием той, уже ставшей далекой предреволюционной и революционной эпохи. А это другая задача...
Корни, подпочва революции и гражданской войны — далеко в дооктябрьской и дофевральской России. «Взрывчатое вещество» очень долго копилось там. В разные годы историки потратили много энергии, чтобы обосновать теоретическую правомерность и неизбежность революции. Было доказано, что российский капитализм к 1917 г. достиг такого уровня, что следующим шагом мог стать только поворот к социализму через пролетарскую, социалистическую революцию. И все же одного лишь достаточного «уровня капитализма», достаточной «степени капиталистического развития» было явно недостаточно для наступления социалистической революции. Ибо в противном случае такие же революции давно победили бы во многих других странах.
Революцию в России обусловило сочетание целого ряда факторов. Пожалуй, наиболее мощный из них (назовем вещи своими именами) — ненависть «низших» классов к высшим, привилегированным классам. В России «верхи» долго господствовали, может быть, особенно цинично и беспощадно. Их социальный эгоизм, как и эгоизм их власти — царизма, слепя им глаза, тормозил и ограничивал проведение даже тех преобразований, необходимость которых становилась потребностью времени. «Великая реформа» 1861 г., с большим запозданием освободив крестьян, фактически обрекала их на безземелье или малоземелье. Сопутствовавшие ей другие реформы были вскоре существенно нейтрализованы контрреформами. Однако силы, вызванные к жизни этой реформой, уже начали действовать. Либерально-буржуазная оппозиция расширялась и крепла. На политическом горизонте маячил еще более грозный враг: революционный рабочий класс.
Как же в этих условиях действовала власть?
В 1894 г. после вступления на престол нового царя, Николая II, тверские либералы верноподданно просили его разрешить общественным учреждениям — земствам — «выражать свое мнение по вопросам, их касающимся». В короткой ответной речи 17 января 1895 г. молодой царь назвал тверских и других земцев людьми, «увлекающимися бессмысленными мечтаниями», и заявил, что будет твердо «охранять начало самодержавия». Тогда же П. Струве (в то время он принадлежал еще к антица-ристскому лагерю, был «легальным марксистом») написал «Открытое письмо Николаю II». В нем, между прочим, говорилось: «Русская общественная мысль напряженно и мучительно работает над разрешением коренных вопросов народного быта, еще не сложившегося в определенные формы со времени великой освободительной эпохи и недавно в голодные годы переживавшего тяжелые потрясения... И вот в такое время... представители общества... услышали лишь новое напоминание о Вашем всесилии и вынесли впечатление полного отчуждения царя от народа...» И Струве делал вывод, что при таком положении, дело самодержавия «проиграно», что «оно само рош' себе могилу и раньше или позже, но во всяком случае в недалеком будущем, падет под напором живых общественных сил». Почему? Потому, отвечал Струве, что позиция, занятая главой режима — царем, лишь «обострит решимость бороться с ненавистным строем всякими средствами». «Вы первый начали борьбу,—пророчествовал Струве,—и борьба не заставит себя ждать».
Так и произошло. 9 января 1905 г. началась первая российская революция. Главной ее ударной силой уже стал пролетариат, за ним шло крестьянство. Самодержавный режим был потрясен, затрещал и зашатался. Только тогда он решился на некоторые уступки.
Царский манифест 17 октября 1905 г. с неменьшим запозданием, чем отмена крепостничёства, даровал некоторые демократические свободы; но как только темп революционной атаки спал, другими актами они стали выхолащиваться и сводиться на нет. Это было воспринято как обман. «Вместо того, чтобы внять истине и остановиться»,— писал позднее В. Г. Короленко,— царское правительство «только усиливало ложь, дойдя, наконец, до чудовищной нелепости, „самодержавной конституции'4, т. е. до мечты обманом сохранить сущность абсолютизма в конституционной форме». Но, как говорил Т. Карлейль, чаще всего правительства погибают от лжи...
Так или иначе, решение многих кардинальных проблем вновь откладывалось и затягивалось. Но они не могли исчезнуть. Они лишь уходили вглубь и все более обострялись. Происходила консервация застоя и отсталости, сквозь которые мучительно, тяжело пробивался прогресс. Социальные контрасты и противоречия от этого только усиливались, приобретали особенно болезненный характер. В начале века земский врач, кадет, будущий министр Временного правительства А. Шингарев в книге «Вымирающая деревня» констатировал: «Низкий культурный уровень населения и его ужасающая материальная необеспеченность и безземелие стоят в непосредственной зависимости от социальных ошибок прошлого времени и от общих современных условий русской жизни, лишивших ее свободного развития, самодеятельности и просвещения...» И Шингарев призывал к немедленной широкой «переоценке ценностей», требовал «открыто и громко заявить о полной негодности существующего всевластного бюрократизма, указать вйиющие факты постепенного разорения народных масс». В противном случае Шингарев предсказывал царскому режиму, господствующим в России классам неминуемые «грядущие потрясения». К Шингареву не прислушивались. Слушали больше тех «верноподданных» из черносотенных рядов, которые уверяли,' что самодержавие искони присуще русскому народу. Слышали то, что хотелось слышать...
Теперь, после всего пережитого — братоубийственной гражданской войны, репрессий сталинщины, периода застоя,— дореволюционная Россия иногда рисуется, видится в благостных картинах. Но разве исторично смотреть на прошлое сквозь толщу тяжелых наслоений того, что произошло потом? Разве не исказит такой взгляд «чистоту», подлинность восприятия? Не есть ли это взгляд через запотевшее, замутненное стекло?