То, что за Корниловым не стояло никакой партии, подтверждает в своей книге и Г. З. Иоффе. Он указывает, что на одном из первых совещаний «быховских узников»[40] предложение о создании корниловской партии не прошло. Было решено, что движение должно было быть, с одной стороны, преемственно связано с «августовской борьбой», с другой — с провозглашением внепартийности.[41] Таким образом, опираясь на анализ настроений русской общественности в период между событиями февраля и октября 1917 г., достаточно полно сделанный в работах как отечественных, так и зарубежных историков и военных кругов,[42] зарождение белого движения следует связывать с возникновением в широких кругах российской общественности оппозиционных настроений в отношении курса Временного правительства, который вел к развалу страны и фронта. Потерпев неудачу в попытке ввести диктатуру легальным путем в согласии с правительством и, тем самым, сохранении государственности России, «общественность» в дальнейшем отказалась сотрудничать с ним. В то же время, заключенные в Старом Быхове активные участники корниловского выступления единогласно постановили продолжать борьбу с «анархией и развалом государства».[43]
Именно с провозглашением внепартийности, на взгляд автора, и следует связывать начало кристаллизации «белой идеи». Интересы государства, России, в противовес частным устремлениям отдельных групп и лиц российской общественности, раскалывавших единство русского общества во имя своих партийных программ, составили суть, квинтэссенцию всей идеологии белого дела.
Западный историк П. Кенез, специализирующийся на исследованиях истории русской гражданской войны, в одной из своих статей как-то заметил, что «историки объяснили мысли и мотивы белых намного меньше, чем умонастроения красных».[44]
Тем не менее идеология белого движения достаточно полно отражена в документах и материалах, касающихся деятельности белых армий и гражданских администраций как на фронтах гражданской войны, так и в тылу.
Основные идеи белой борьбы вошли в так называемую «корниловскую программу», составленную «быховскими узниками». В частности она предусматривала:. установление правительственной власти, «совершенно независимой от всяких безответственных организаций», до Учредительного собрания;. продолжение войны «в единении с союзниками до заключения скорейшего мира»;. воссоздание боеспособной армии — без политики, без вмешательства комитетов и комиссаров, и с твердой дисциплиной;. восстановление нормальной работы транспорта и упорядочение «продовольственного дела привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата».
Разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывалось до созыва Учредительного собрания.[45] Эти идеи, положившие начало белой борьбе с анархией и антигосударственной политикой центральных московских властей на Юге России, распространились впоследствии по остальным частям страны с помощью особо отправлявшихся миссий и центров. Они снабжались соответствующими инструкциями, как, например, делегация генерала Флуга, командированная Корниловым в Сибирь и на Дальний Восток в первой половине февраля 1918 г.[46] П. Кенез, исследуя идеологию белого движения, заметил, что для того, чтобы понять белое движение в контексте гражданской войны, надо, самое главное, понять духовный мир тех, кто вел активную борьбу с большевизмом.[47]
В этой связи несомненный интерес представляют фигуры основателя и главного идеолога белого движения Михаила Васильевича Алексеева и Верховного правителя Александра Васильевича Колчака.
В то время, когда основные события общественно-политических страстей вращались вокруг взаимоотношений Временного правительства и Ставки Верховного главнокомандования, бывший Верховный главнокомандующий русской армией генерал М. В. Алексеев, удалившись от дел в Смоленск, приступил к составлению своих записок. 10 июля 1917 г. одним из первых из военных и политических деятелей той эпохи он обратил внимание на исчезновение понятия «Родина»: «Кто будет впоследствии перечитывать многочисленные речи и воззвания к армии… Керенского и даже Брусилова, с изумлением остановится перед фактом, что великие понятия „Родина“, „Отечество“, „Россия“ — изгнаны из употребления…»[48] Как считает эмигрантский историк Н. Н. Рутыч, эти замечания генерала М. В. Алексеева можно рассматривать как идейный пролог к созданию новой Добровольческой армии, готовой до конца служить Родине и России.[49]