Женщина, пошатываясь, подошла к столу и села лицом к старшему инспектору. Выглядела она очень усталой.
— Я выехала из Осаки как только прочла утренние газеты. Где Нэдзу?
— Вы ему кто?
— Жена. Мы с ним расстались. Для Юкико я умерла.
Она деланно улыбнулась, но улыбка эта была страдальческой. Женщина тут же стерла ее с лица и нервно огляделась.
— Его, видимо, держат в камере? У него же наверняка ломка…
Тодороку внимательно посмотрел ей в лицо.
— Значит, вам известно, что он принимал наркотики?
— Да. Именно поэтому мы и расстались.
Она ответила прямым взглядом, в котором явственно читалось страдание.
— Правда, потом я слышала, что он избавился от них, но когда приехала к нему в Хинодэ вечером десятого октября, то поняла, что это снова продолжается.
Присутствующие в комнате переглянулись.
Версия Сабухиро рухнула окончательно.
— Итак, вечером десятого октября вы были у Нэдзу в Хинодэ?
— Да, я как раз в тот день приезжала в Токио и заодно навестила его.
— По какому делу?
— Ничего особенного. Просто я знала, что он весной забрал к себе Юкико, и хотела посмотреть, как они живут.
— Во сколько вы в нему приехали?
— Вечером, чуть позже десяти. По-моему, было минут десять одиннадцатого.
— Довольно странное время для визита. Почему так?
Акико помолчала. Затем решительно подняла на собеседника увлажнившиеся от слез глаза.
— Расскажу откровенно. Я живу в Асия с мужчиной. Это китаец, из Тайваня. Он безумно ревнив, и когда я уезжаю в Токио, всегда организовывает за мной слежку. Ускользнуть от соглядатая мне удалось только к вечеру.
Так она на содержании этого китайца, сообразил Тодороку, теперь совсем другими глазами оценив ее наряд.
— Что же, расскажите подробно про тот вечер. Насколько нам известно, вы приехали автобусом?
— Да, выезжая из Осаки я выяснила, что есть автобусная остановка «Квартал Хинодэ», и решила, что так будет проще найти адрес, чем на такси.
— В автобусе вы спрашивали про Нэдзу у человека по имени Судо Тацуо?
— Так это был он… — Акико с остановившимся взглядом судорожно глотнула воздуха. — Нет, как его зовут, я не знала. Хорошо сложенный мужчина лет тридцати.
— Что было дальше?
— Имя Нэдзу было ему знакомо, но точно он припомнить не мог. Когда мы вышли из автобуса, на входе в квартал он обратился к молодому высокому парню. Тот юноша знал Нэдзу и проводил меня.
— Вы пришли к мужу примерно в десять минут одиннадцатого?
— Да. Я взглянула на часы, когда выходила из автобуса. Было пять минут.
— А потом?
— Увидев меня, Нэдзу очень удивился, а мне стоило лишь взглянуть на него, чтоб ощутить безграничное отчаяние.
— Что вы хотите этим сказать?
— У меня уже был горький опыт, и я с первого взгляда поняла, что он продолжает принимать наркотики. Таким людям ни до чего нет дела. А я… Меня никак не устраивает мое нынешнее положение, я так надеялась, что можно будет все начать сначала, жить мирно и спокойно своей семьей, пусть даже в бедности. Вот почему столь велико было мое отчаяние.
— Ясно. До которого часа вы у него находились?
Тодороку ненавидел себя за эти сухие вопросы. Но он полицейский, и для него в первую очередь важно убедиться в алиби Нэдзу.
— Выставить меня сразу он не мог. Боялся, наверное, что я подниму крик, и Юкико узнает, что мы от нее скрываем. Провел меня в большую комнату. Юкико была в соседней. По-моему, она не спала, но он так и не дал нам встретиться. Я пробыла там минут пятнадцать-двадцать, а потом Нэдзу принялся меня выпроваживать, и мы с ним ушли.
— Значит, это было примерно в половине одиннадцатого?
— Я не следила за временем, но примерно так.
— Рассказывайте дальше.
— Нэдзу хотел отправить меня автобусом, но мне нужно было многое у него разузнать, и я предложила пройтись до станции. Мы пошли через Хинодэ наискосок, чтобы срезать путь. Потом…
— Прошу прощения, — остановил ее Тодороку. — Вы слышали об убийстве хозяйки ателье «Одуванчик»?
— Разумеется.
— В тот вечер вы проходили мимо этого ателье. Вам ничего не бросилось в глаза?
— Абсолютно ничего. Я была так занята своими проблемами… Даже не помню, где мы с ним шли.
— Так. Продолжайте.
— Потом мы вышли напротив киностудии. А там — огромный луг… И я уговорила его, буквально силком затащила туда…
Ее нежное лицо пошло красными пятнами.
— Там есть такой склон, весь заросший травой…
Щеки ее покрылись румянцем, глаза затуманились.
— Мы уселись рядом, не глядя друг на друга. А за разговором обнялись и повалились на траву. Впрочем, нет, — она поспешно поправилась, — я не так сказала, вы ведь неправильно поймете. Не «мы повалились» — это я, я сама повалила его! Я… — и после небольшой паузы продолжила. — Конечно, тело мое пылало, я хотела его любви. Но было еще и большее: я хотела, чтоб он был мужчиной. Мужчиной, который не может в такой ситуации не взять женщину. Но — напрасно!