— Что-что — да ничего! Явился и, слова не сказав, на меня с кулаками! Чисто псих!
— Что-о?! Ах ты…
— Ну-ну, хозяин, давай без драки. Так что скажешь?
— Да вот, господин сыщик, письмо я получил да и разозлился.
При виде извлеченного из кармана конверта глаза Симуры блеснули.
Это была уже четвертая анонимка, которую читал Симура (правда, первая ему досталась в обрывках):
«Слушайте все, слушайте все!
Как говорится, во всей округе только муж пребывает в неведении. Проживает здесь в Хинодэ в корпусе 15 красавица-толстуха по имени Канако, достопочтенная супруга Миямото Торакити. С юных лет была она поклонницей художника Мидзусимы, а теперь ей редкое счастье привалило жить с ним по соседству. Ладно бы она от восторга только глазки закатывала, но ведь Мидзусима-то тот еще артист! С давних времен идет о нем дурная слава соблазнителя-Дон Жуана, и не напрасно. Сперва-то он красавицу-толстуху вроде рисовать взялся: запрется с ней в квартире, и услаждает взор ее голыми телесами. Так это еще что! А вот вечером десятого числа нынешнего месяца они в некоем месте встретились, слились в объятиях и отдались пылкой страсти. Где это происходило, у них самих и спросите!»
Закончив чтение, Симура взглянул на штамп и удивленно нахмурился.
— Хозяин, ты когда это получил?
— Да прямо сегодня! Вот только что.
Угомонившись, Торакити вновь обретал способность изъясняться на языке токийцев.
— Не шутишь? Судя по штемпелю, его отправили 14 числа, так? А сегодня 25-е! Что ж оно, больше десяти дней шло?
— Чего-чего? — Торакити тоже проверил штамп. — Вот чудно-то! Но только, господин сыщик, его точно сегодня принесли. Не верите — можете у меня на работе спросить.
— Значит, это все почта дурит… Скажи-ка, хозяин, а супруга твоя про письмо знает?
— Да нет еще. Я до того обозлился, до того обозлился — терпеть мочи не было.
— И ничего не объясняя, с кулаками на нее бросился? Ну хорош! Шрам себе сам заработал, сам и носи теперь. Хозяйка, почитай вот!
Пышнотелая Канако, стесняясь прорех на своем пострадавшем в битве одеянии, взяла письмо и молча принялась разбирать написанное.
— Ах ты!.. — взвизгнула она, подняв злющий взгляд. — Эдакая бредятина…
— Бредятина? То есть мы должны считать, что все, здесь написанное — вранье?
— Вранье! Наглое вранье! — Она еще раз взглянула на текст. — Десятое нынешнего месяца — это ж когда мадам из «Одуванчика» ночью убили. А я в тот вечер со своей знакомой, с Минэ-сан, в театр на Симбаси ходила.
Симура захохотал:
— Да, хозяин, просчитался ты. Все действия Мидзусимы десятого вечером у нас проверены. И никаких тайных свиданий с твоей женой за ним не замечено. Уж к счастью или нет, не знаю.
— А где в тот вечер был Мидзусима-сэнсэй? — Занятая наклеиванием пластыря на боевые раны отца, Тамаки вдруг дерзко взглянула на Симуру.
— У него в тот вечер была встреча с коллегами-иллюстраторами, они собирались в закусочной «Коёкан» на Тораномон.
— Господин инспектор, это действительно так?
Тамаки выдернула письмо из рук матери и впилась в него глазами.
— А что такое, Тамаки-тян? Ты думаешь, там написана правда?
— Да нет, но ведь Мидзусима-сэнсэй за мадам ухлестывал… Я просто про его алиби подумала.
— Аа, вот что!.. Да нет, здесь все точно. Есть такая организация, «Лига художников-иллюстраторов», Мидзусима-сэнсэй входит у них в правление. Десятого октября один из членов Лиги отмечал издание своего альбома, они вечером собирались в ресторане «Коёкан» на Тораномон. Началось все в половине седьмого, закончилось в десять вечера, а потом Мидзусима и еще трое из правления отправились на Гиндзу и до двенадцати ночи шатались по питейным заведениям. Возвращался он с вокзала Синдзюку на экспрессе «Ода-кю», ехал не один, и по показаниям спутника вышел на станции S примерно в двенадцать пятьдесят. Ну что, Тамаки-тян, тебе все еще мало?
— Да нет, если так, то все нормально.
Тамаки сунула письмо инспектору, но в глубине души не угомонилась.
Полиция проверяла алиби на примерное время убийства мадам, где-то в районе десяти вечера, так? Что ж, пусть на этот отрезок времени все в порядке, но вот как насчет того, что описывается в письме?
Тораномон — это рядом с Синдзюку. Минут на тридцать с представления можно ускользнуть, никто и не заметит. Театр ведь на Симбаси. А эта Минэ-сан — у нее свой косметический салон в Уэно, с матерью они не близкие подружки.
И самое главное — если мама собиралась в театр со своей знакомой, зачем ей надо было подкупать меня слаксами? А потом, в тот вечер она явно где-то принимала ванну…