— В теперешние времена лучше вообще не иметь детей, — вернулся к прерванному разговору хозяин. — Если б вы знали, что мы вчера пережили у себя на почте. Представляешь, — обратился он к жене, — старик Воронов пытался покончить жизнь самоубийством. Об этом сообщила нам его сестра. Вчера письмо получили. Ты помнишь Александра Семеновича? Он бывал у нас. Его перевели по службе лет девять тому назад в Киев. Сам просился перевести, дескать, там климат лучше. Стрелялся, но пуля, к счастью, не задела сердце.
Капитолина Павловна перекрестилась.
— Из-за дочери, — продолжал хозяин. — Вот какие бывают деточки. Единственная любимая дочь отказалась от него.
«Обычно отцы отказывались от дочерей, — подумал Чарнацкий. — Да, изменилась жизнь, изменилась даже здесь».
— А почему она отказалась от него, папочка?
Таня, как и ее мать, внимательно слушала историю Воронова. Ольга же смотрела прямо перед собой, и было непонятно, доходят до нее слова отца или нет.
— Неблагодарная потому что… По причине современных взглядов, которые каждого человека, а уж тем более женщину, до погибели чаще всего доводят. Я вам сейчас по порядку все расскажу.
Чарнацкий смотрел на стул, на котором обычно сидела Ирина. Интересно, она тоже изменилась? Как она встретит его? А где же она? Где?!
— Воронова предупредили, что его переведут из Иркутска в Киев только при условии, что там он будет работать в «черном кабинете», то есть заниматься перлюстрацией корреспонденции. Александр Семенович — человек тихий, совестливый, аккуратный, не пил, язык за зубами держал, любую работу готов был выполнять. А тут революция, балаган, черные кабинеты упраздняют — и Воронова увольняют. И о нем весьма неуважительно пишут в газете, впрочем, как и о других порядочных людях. Воронов обратился за помощью к дочери, она в это время жила в Петербурге, то есть в Петрограде. А там: «Свобода, Равенство, Братство!» Дочка, которой Александр Семенович на свои трудовые денежки дал образование, от отца отказывается, сообщает об этом родным, и в результате весь Иркутск узнает. Слава богу, что не через газету! Вот какая трагедия приключилась с порядочным человеком. — И, обращаясь к Чарнацкому, добавил: — А ведь дочку он очень любил, одна она у него, братец.
— Вы считаете, что для порядочного человека допустимо столько лет читать чужие письма без разрешения адресата и к тому же выискивать в них определенную информацию для определенных целей?
Чарнацкий по природе своей был искренний и прямой человек, довольно импульсивный. Но за годы, проведенные в Сибири, научился скрывать свои мысли, эмоции, научился владеть собой. Однако сейчас, после того как свершились такие события в России, он чувствовал, что может позволить себе подобные высказывания.
— Он же эти письма читал не для того, чтобы о своей жене что-то узнать или использовать полученную информацию в корыстных целях! — Петр Поликарпович всем своим видом давал понять, что объясняет вещи, которые и грудному ребенку ясны, а вот поляку, у которого нет своего государства, столь простых вещей, видно, никогда не понять. — Он делал работу, которую ему высшая власть поручила. На службе был… Разве он виноват, что царь, которому он верой и правдой служил, отрекся от престола. И пришли люди, которые перевернули все вверх ногами!
— А я считаю, что ревнивый муж, читающий втайне от жены письма к ней, вызывает меньше презрения, чем подобный исполнительный чиновник-перлюстратор. Это благодаря таким, как он, охранка знала больше, чем должна была знать.
— Я с вами совершенно не согласна! — Таня даже вскочила со стула. — Я вас слушала, Ян Станиславович, и думала, что вы правы, а не папа… Но то, что вы сказали… ведь читать тайком письма близкого человека или его письма к кому-то безнравственно. Этому нет оправдания. Если кого-то любишь, надо доверять. А не пытаться поймать на чем-то, контролировать.
Таня говорила торопясь, и чувствовалось, как ее переполняет возмущение.
— А вы как считаете? — Чарнацкий обратился к молчавшей Ольге.
— Если кого-то любишь…
И умолкла, не закончив фразу, появившийся на ее лице румянец, видимо, должен был заменить слова.
— Вот видите! — Петр Поликарпович был доволен реакцией своих дочек. — Однако же, мы собрались здесь совсем не для того, чтобы спорить. Коль скоро наш дорогой гость пожелал, как мы видим, быть с нами, подавай, Капитолина Павловна, на стол. В атаку!
И потер при этом руки. Чарнацкий, еще спускаясь с лестницы, по ароматному запаху, заполнявшему дом, понял, что ждет его божественная еда. Хозяйка приготовила пельмени! Пельмени он едал в тайге и на пароходах, но они не шли ни в какое сравнение с иркутскими.