— Когда вы получили последнее письмо от Антония?
Этот небезопасный вопрос он, пожалуй, задал зря. Пусть лучше разговор идет о литературе и наливках.
— Кажется, за месяц до занятия Варшавы немцами. Сейчас я скажу вам точно, его письмо со мною.
— Значит, три года тому назад. И с тех пор ни одной строчки от жениха, от Антония, — поправился он, непонятно почему, ведь не ему же придется открывать ей глаза.
— Именно поэтому я и приехала.
Логично! Если нет сведений от любимого — надо ехать. И не страшны ни войны, ни революции. «Боже, кажется, именно женщины должны управлять миром», — подумал он, приходя в отчаяние от ее ответа.
— А вы давно его видели?
— Весной. Заезжал к нему в Намцы.
— Как он себя чувствует? Здоров?
Она не спрашивала, почему Антоний все еще сидит в Намцы. Он должен был ей написать в этом своем последнем письме, что собирается ставить дом. Может, не написал? Да, с ней надо быть поосторожнее.
— Здоров. Как это ни странно, но якутский климат излечил Антония от всех его хвороб, настоящих и мнимых. И этот факт такого классического ипохондрика, как Антоний, и радует, и убивает.
«Кажется, неплохо у меня получилось, — мысленно похвалил себя Чарнацкий. — Если хочет, пусть верит, что Антоний сидит там из-за своего здоровья. А проверить это она никогда не сможет. Никогда? Но если она добралась сюда…»
— Прошу вас вниз, на ужин, — услышали они голос Тани.
Первые десять минут Таня вела себя как настоящая, солидная хозяйка дома. Сидела, выпрямившись, поджав губы, и старалась не удивляться тому, с какой жадностью Ядвига набросилась на еду.
Таня, пока готовила ужин, успела переодеться в нарядное новое платье. На Ядвиге же был скромный дорожный костюм. И Таня, державшаяся вначале спокойно и уверенно, Чарнацкий это почувствовал, стала посматривать то на Ядвигу, то на свое выходное платье.
— А вы почему не едите, пан Янек? — вдруг спросила Таня по-польски.
— О, вы, оказывается, знаете польский язык.
И Таня затараторила на польском:
— Пан Янек… Где пан был, когда пана не было… Спасибо большое… Целую ручки.
И рассмеялась. Ядвига вслед за ней. А Чарнацкий убедился, что его предположения о том, кто научил малолетнего соседа дразниться по-польски, правильны.
— О, вижу, возле пана Яна пани Таня делает необыкновенные успехи в польском.
— Что я? Знаю всего несколько слов. Но вот вы говорите по-русски без акцента.
Чарнацкий же размышлял над тем, что намерена делать дальше Ядвига. Дальше! Что она намерена делать после ужина? Если бы она остановилась в гостинице, наверное, не пришла бы сюда с вещами. А ее саквояж и чемодан стояли в коридоре. Он знал, гостиницы переполнены, в городе непрерывно происходили какие-то собрания, съезды, многочисленные политические партии держали постоянно в Иркутске своих представителей из разных городов губернии.
— Ах, какая вкусная рыба! Никогда такой не ела. — Ядвига положила себе еще кусок.
— Это омуль. А ваш костюм… сшит в Варшаве?
— Нет. Я купила его в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке? Вы были в Америке?
Таня от удивления всплеснула руками, и от ее чопорности не осталось и следа.
— Просто другой дороги не было.
Все у Ядвиги просто и ясно. Собственно, почему ей не добраться до Намцы? Навигация на Лене пока открыта. Если она захочет… Ну и глупец Антоний.
Она стала рассказывать, как познакомилась с Антонием. Чарнацкий знал эту историю досконально по рассказам друга. Его версия была несколько иная: Ядвига потрясла Антония, читая на одном вечере какое-то очень смелое стихотворение известного польского поэта Тетмайера. Антоний был поражен, поражен отвагой этой девушки.
— Отец не пускал меня к Антонию сюда, в ссылку. И этого я ему никогда не прощу.
— Я бы тоже не простила. — У Тани загорелись глаза. — Вы… вы как… декабристка.
— Я могу закурить?
В глазах Тани удивление. Потом восторг.
— Закурить? Да… Конечно! Папины знакомые курят здесь, прямо в комнате.
— Ой, я оставила папиросы наверху. Вы не принесете их, пан Ян, они лежат на столике, я их вытащила и забыла…
Он отправился наверх, наполняя дом скрипом. Скандал, какой скандал! Он не может злоупотреблять гостеприимством своих хозяев. И ничего-то он об этой Кшесинской не знает. Невольно глянул на висевшую над столом акварель. Как спокойно живется в этом охотничьем домике… До чего же глуп Антоний! Основным аргументом для него являлось то, что человек, перед которым он преклонялся, Пекарский, тоже женился на якутке. Правда, Антоний официально не женился, но… разве это что-то меняет? Скандал.