— Да, значит это Лили… По-видимому, она унаследовала от своей матери дар провидения, интересно, возможно, природа одарила ее сильнее, чем Като, ее мать… Ну что ж, если вы те, кто должен был прийти, то у вас должно быть нечто, что указывало бы на это, — сказала она. — Простите, но перстня мало. Он же оказался у вас случайно. Нужен пароль. — И, уставившись на молодых людей, она плотно сжала губы, как бы демонстрируя, что без пароля она не скажет ни слова.
Ник и Аполлинарий переглянулись.
— продолжил Аполлинарий.
И тут они замолчали, увидев, что по морщинистым щекам княгини текут слезы.
— Да, — тихо сказала она, — именно это стихотворение. Но, господа, вы же понимаете, что этого недостаточно. Есть ли у вас еще какие-нибудь доказательства ваших полномочий?
Ник и Аполлинарий переглянулись, и Аполлинарий достал из внутреннего кармана сюртука сложенный лист бумаги, тот, который был извлечен из сюртука маркиза Паулуччи.
Княгиня взяла в руки лорнет в черепаховой оправе с сильными выпуклыми стеклами, висевший на серебряной цепочке у нее на шее, и стала внимательно рассматривать переданный ей лист. После этого она встала, подошла к изящному письменному столу, и стала шарить по его боковой стороне. Ник и Аполлинарий заинтересованно следили за ней. Со звоном вдруг отъехала часть замысловатой резьбы с этой стороны стола и княгиня вытащила потайный плоский ящичек. Она достала оттуда лист плотной бумаги с золотым обрезом, точь в точь такой, какой только что ей дали Ник и Аполлинарий. Вернувшись снова в кресло, она стала внимательно изучать оба листа.
— Я наизусть знаю каждую точку на этом листе, — сказала она, подняв, наконец, голову. — Тут все одинаково, и подпись Пушкина, на французском. Вот в подписи все дело. Он подписался так, как никогда и нигде не подписывался ни до, и не после. Об этом мне сказал в Италии маркиз Паулуччи.
Потом вздохнула и сказала:
— Итак, маркиза нет в живых. Ну, что ж. Рекомендаций Сергея Васильевича и предъявленных вами бумаг полагаю, достаточно. Но все это вещи, опасные для жизни, — она еще раз тяжело вздохнула. — Я расскажу вам, как все происходило в тот день. Мне было тогда пятнадцать лет и я была княжной Еленой, Эличкой, как все меня звали. Весь город был взбудоражен в те дни тем, а было это в мае 1829 года, что в Тифлис приехал Пушкин. Мой кузен, молодой князь Чавчавадзе, прибежал к нам и сообщил, что молодые люди Тифлиса устраивают кутеж в честь Пушкина в Ортачальских садах. Подготовка шла полным ходом — были приглашены зурначи, ашуги, танцовщицы, европейский оркестр, сад должен был быть украшен разноцветными фонарями и восковыми свечами, укрепленными на листьях деревьев. Кузен, выложив взахлеб все эти сведения, умчался, оставив меня горевать о том, что я не мужчина и не могу участвовать в этом замечательном празднике.
Ближе к вечеру ко мне в комнату вошел отец. Я увидела, что он чем-то озабочен. Но не успела я спросить его о причине его озабоченности, как он сказал:
— Эличка, сегодня ты должна помочь мне, но так, чтобы ни одна душа не знала об этом. Сейчас я велю заложить коляску, править буду сам, а ты должна поехать со мной. Все, что ты сегодня услышишь или узнаешь, большая тайна.
Сердце мое замерло в предчувствии каких-то необычайных событий. И кто мог предположить, что этот вечер перевернет всю мою жизнь.
Уже смеркалось, когда мы выехали из дома. Дорога была не очень близкая, коляска ехала медленно, отец был неразговорчив. Вскоре мы услышали доносившиеся издалека звуки зурны, сменившиеся вдруг грянувшим европейским оркестром и я поняла, что мы приближаемся к ортачальским садам и что вся эта музыка доносится оттуда, где устроен кутеж в честь Пушкина. Я была очень удивлена, но, помня отцовские слова, молчала и ни о чем не спрашивала. Наконец, мы доехали до старой церкви. Отец привязал лошадь и сел рядом со мной. Стало совсем темно. Из сада была слышна музыка, взрывы аплодисментов, веселье там шло полным ходом. Я, видимо, задремала, и проснулась от тихого разговора. В нашей коляске сидел еще кто-то и разговаривал с отцом. Заметив, что я зашевелилась и открыла глаза, отец представил меня:
— А это, Александр Сергеевич, моя дочь, княжна Эличка. Я уже стар и немощен, а она моя надежда, наследница и единомышленница.