Компания гуляк скрылась за углом. Можно было продолжать двигаться к крыше соседнего дома. Но Цайт почему-то не трогался с места. Больше того: его начало нешуточно трясти.
— Цайт, — шепнул Вольф, — что с тобой?
— Что случилось? — тихо спросил Ксавье.
— Не знаю. Что-то с Цайтом… Холера чумная!
Оказывается, их «проводник» трясся от сдерживаемого смеха:
— Я… я тут… подумал… если четыре поросенка — это мы, то кто из нас плачущий?
— Ты будешь, — Вольф еле сдержался от того, чтобы не огреть не к месту смешливого товарища, — если немедленно не двинешься вперед. Мы тут окоченели, а он хохочет. Двигай давай!
Чердачное окно оказалось открытым, люк с чердака на лестницу — тоже. Дверь на улицу открылась бесшумно — Цайт полил засов запасенным растительным маслом — и четверка искателей приключений благополучна вышла на заснеженную улицу, освещаемую редкими пятнами света от газовых фонарей и тусклым лунным светом. Неудача постигла их в самом конце пути.
Пивная «Гольденшмидтбир» оказалась закрыта. Вольф уже собрался было постучать в дверь чем придется — сапогами, например — но его отговорили. Самовольная отлучка — не то время, чтобы шуметь.
— Я вспомнил, — вдруг сказал Ксавье, когда они все вчетвером задумались над тем, что делать дальше — Распоряжением мэра столицы пивные, которые хотят работать всю ночь, должны платить налог в казну.
Вольф со злостью пнул имевший несчастье оказаться поблизости фонарный столб, ушиб ногу, пнул столб второй ногой и окончательно рассвирипел.
— Нет, — зашипел он, — я сегодня выпью пива. Я что, зря торчал на этом чумном карнизе?!
Он двинулся к запертой двери с твердым намереньем ее выломать. Ну или по крайней мере, сорвать злость.
— Танненбаумбир, — вдруг произнес Йохан.
Все повернулись к нему:
— И?
— Она работает ночью.
— Откуда ты знаешь? — начал успокаиваться Вольф.
— Когда мы там были, я слышал, как хозяин жаловался на то, что трудно найти подавальщиц на ночное время.
Цайт потер ладони — тонкие кожаные перчатки от холода не очень помогали — и развернулся в сторону «Танненбаумбира» как стрелка компаса — в сторону магнита.
— Чего мы ждем?
Облака наконец рассеялись, Старшая луна освещала целеустремленную четверку, идущую по улице. Черные мундиры, черные плащи с алой подкладкой, черные кепи офицеров… Сосредоточенные лица, случайный прохожий, взглянув на них, мог бы подумать, что молодые офицеры отправились на чрезвычайно важное и ответственное задание. А вовсе не сбежали по-мальчишески из школы, чтобы выпить пива.
«Четыре, четыре, четыре поросенка…»
Канцлер Айзеншен тоже не спал. Он сидел в Шахматной комнате дворца, хотя играть в шахматы не любил. Просто именно здесь, за шахматным столиком «Нахрихтендист», ему почему-то думалось особенно легко.
«Шахматы… — думал канцлер, поглаживая бородку — Все просто: здесь твои фигуры, из белого мрамора, там — вражеские, красного гранита. Все просто и понятно, каждый знает свою роль и свои возможности… К сожалению, жизнь — не шахматы».
В жизни тот, кто стоит рядом с тобой в едином строю — не всегда друг.
«Вот солдаты, — кардинал провел пальцем по круглым каскам фигурок и по одной двинул их вперед. В игре они послушны и отважны до геройства, если тебе необходимо пожертвовать одной или двумя — солдат всегда отдаст свою жизнь. В жизни этих мерзавцев нужно кормить, им нужно платить и далеко не истина, что количество солдат у тебя и у противника совпадет… Общее только одно: от солдат ничего не зависит».
Канцлер думал о грядущей войне. Постоянно. Не мог не думать.
«Ради чего ведутся войны? Ради мира? Ради счастья? Ради свободы? Чушь. Войны всегда ведутся только из-за одного. Из-за денег. Даже не из-за земель, как думают глупцы. Сама по себе территория ничего не дает, ценна она только одним: возможностью получения прибыли. Если бы были нужны, вон, Стеклянные острова на севере, забирай, не хочу. Ан почему-то никто не хочет. Не видит никто прибыли во владении промерзшими, обледеневшими скалами.
Война — всего лишь бизнес.
Какой отсюда следует вывод? Очень простой. Никто не начинает бизнес, если с самого начала видно, что он будет убыточным. Никто не начнет войну, если в результате ее получит меньше, чем затратит.
Нужно собрать такую армию, чтобы любой взглянувший на нее, сразу же понял: ЗДЕСЬ ты прибыли не получишь. Ты можешь победить, но за победу заплатишь слишком дорого.
Идеи насчет объединения земель и тем более насчет боевых паровых машин — это красиво, но испокон веков сила армии зависела исключительно от количества солдат, от того, у кого первого кончатся солдаты. Людей в Шнееланде не хватит, даже если сгрести всех мальчишек, стариков и калек, значит, людей, любых, в армию нужно будет покупать у соседей, пусть противник, если он посмеет напасть, увязнет в каше бывших крестьян, одетых в отрепья и вооруженных дедовскими фузеями. Вот только нужно решить две трудности.
Легкая: где взять деньги?
И тяжелая: как убедить короля?
Насколько было бы легче, сиди на троне его старший брат…»
Канцлер вздохнул. Принц Никлас тоже не блистал особым умом, его хватало разве что на балы, охоту и юбки фрейлин, но, по крайней мере, он был послушным. Сиди на троне он — и никакие кардиналы, маршалы и мэры не смогли бы оспорить решения его, канцлера Айзеншена. Принц Никлас с детства жил во дворце и ежедневно общался с канцлером, тогда еще министром двора. Он с детства привык к мысли, что дядюшка Генрих всегда прав. Это Леопольд в юности отправился странствовать по заграничью, не вылезая из ресторанов и кухонь, поэтому не привык к послушанию. Ему бы быть поваром, а не королем. Ах, если бы не тот глупый несчастный случай на охоте…
Канцлер опять взглянул на доску.
«Король. Самая важная фигура. И самая слабая. Сам по себе он ничего не значит. Короля играет окружение».
В центр доски встала фигурка короля. Рядом поместилась вторая.
«Канцлер. Самая сильная фигура. Единственная, в которой я уверен. Тот, кто на самом деле управляет этой страной. Может делать все, что хочет, но сильно зависит от короля».
Пальцы передвигали фигурки по доске.
«Епископ и офицер. Ловкие и пронырливые. Один всегда ходит по черным полям, другой — по белым. Внешне они союзники, но на самом деле… На самом деле… Один, — офицер скользнул вперед и оказался рядом с линией темных солдат, — вовсе не союзник, второй же — фигура, чей цвет неясен, то ли друг, то ли не друг…»
Епископ встал рядом с канцлером, но в некотором отдалении.
«Рыцари. Их два. Непредсказуемые, никогда не знаешь, где окажутся и что сделают. Мэр и казначей. Первый — неизвестно с кем, но точно не на стороне канцлера. Зато второй — союзник, пусть и вынужденный…»
Рыцарь-мэр присоединился к офицеру в стане врагов, рыцарь-казначей — к канцлеру.
«Остаются два латника. Прямолинейные, но мощные. Министр земель, который зависит от канцлера, так как подчиняется ему, а также потому что именно канцлер рекомендовал его королю. И командир Черной сотни, до глупости преданный королю».
Одна фигурка перешла в разряд союзников, вторая — встала рядом с королем.
«Значит, необходимо перетянуть на свою сторону кардинала и убрать маршала со столичным мэром. Только бы удалось убедить короля взять на их места нужных людей. Проклятый Леопольд, чума ему под корону, как же тяжело с тобой. Как я устал от этих интриг… Или…»
Канцлер замер, обдумывая пришедшую в голову мысль. Если вспомнить, как переводится название шахмат с древнеунгарского…