Она сидела, вытянувшись как струна, всматриваясь в темноту, еще не видя меня. Когда я появился из тьмы, на ходу вытаскивая из-за пояса финку, чтобы освободить ее от пут, она при виде поблескивающего клинка закричала не своим голосом:
— Нет! Нет! Я все сказала!
— Тихо! — заткнул я ее бесцеремонно. — У меня нет ни малейшего желания прикончить тебя. Не верещи и давай сюда руки!
Нож был острый, я быстро разделался с веревками, освободив ее руки и ноги. Она попыталась сразу вскочить, но тут же со стоном повалилась на кровать.
— Растирай руки, а мне дай ноги. Будет больно, но ты терпи, времени мало. На руках я тебя не понесу!
Во время всех этих манипуляций мы не обменялись ни словом. Наконец минуты через две я прекратил массаж, и она смогла сама встать на ноги.
— Откуда ты здесь взялся? Кто ты?
— Я представлюсь тебе несколько позже, — с некоторой издевкой прошипел я в ответ, ибо злость все еще бушевала во мне. — Советую как можно быстрее отсюда смыться. Ты в состоянии передвигаться?
Она сделала два шага:
— Кажется, могу… Давай поскорее сматываться, по дороге приду в себя.
— Минуточку, — предупредил я ее, собирая обрывки веревки. — Я должен кое-что предпринять.
Затем связал лежащего без сознания бандита и, поддерживая девицу, вышел с ней из барака. Остановившись, я прислушался. Сюда, в глухую тишину, едва доходил далекий шум города.
Мы двинулись вперед и успешно выбрались на дорогу. Я все время напряженно вслушивался, не донесется ли рокот мотора. То напряжение, в котором я находился, не могло не передаться моей спутнице, она шла рядом, боясь нарушить молчание. Наконец, когда мы прошли первые строения, я услышал ее шепот:
— Спасибо… Если б не вы, не знаю, что бы они со мной сделали… Кто вы?
— Какое это имеет значение… — пробурчал я, ибо у меня не было намерения давать ей какие-либо сведения о себе.
Девица, видимо, не почувствовала, каким тоном я ей ответил, потому что продолжала расспрашивать:
— А куда мы идем?
— К автомашине. Она в ста метрах отсюда.
— А… а потом? Мне кажется, что вы… А я смогу вернуться домой?
— Сможешь, но при условии, что вернешь то, что украла! — зло выкрикнул я.
— Я? Украла?! Вы о чем?! — В ее голосе я почувствовал гнев и некоторую настороженность.
— Пальто и красную сумку! Ты должна мне их немедленно вернуть!
Тут я почувствовал, что она остановилась как вкопанная.
— Ох! — воскликнула она тихо. — Значит, и вы?!
Это были ее последние слова, которые я услышал. В следующее мгновение она резко дернулась, и до меня донесся лишь хруст торопливых шагов по гравию. Ее реакция была столь молниеносна, что я буквально растерялся и бросился догонять ее, чуть замешкавшись. Это все решило. Мои собственные шаги заглушали эхо ее шагов. Когда я остановился, чтобы перевести дух, кругом было тихо и пусто.
В этой тишине особенно отчетливо донесся до меня рокот заведенного мотора, в следующую минуту в пролете узкой улочки я увидел задние фонари промелькнувшей машины. Это длилось не более секунды, но я понял, что это мой автомобиль. Я оставил ключи зажигания, чтобы в случае опасности как можно быстрее уехать, и никак не мог предположить, что в столь глухом месте угонят. У меня нет ни малейшего желания описывать, в каком состоянии я зашагал вперед, вслед за своей машиной. Наконец после несколько затянувшейся прогулки я добрался до стоянки такси.
Машину я обнаружил возле своего дома. По всей вероятности, Анка наткнулась на мои документы, которые я обычно держу под приборной доской.
До возвращения Терезы оставалось три дня…
Предположения майора Выдмы подтвердились: уже в три часа ночи зазвонил телефон. Полученное донесение мгновенно сняло сонливость.
— Эльмер отыскалась, — сообщал голос по телефону. — Минуту назад появилась в квартире.
— Сама пришла?
— Сама.
— Срочно высылайте машину! Выезжаем!
— На проводе Зентек. Какие будут указания?
— Не спускать с нее глаз! Если она выйдет из дому до моего прибытия и вы потеряете ее из виду — спущу шкуру…
Ее все время не покидало чувство, что кто-то гонится за ней, преследует ее. Она круто брала виражи, так что пищали шины, только бы поскорее и подальше уехать от этого барака. Ровные ряды светящихся фонарей тянулись вдоль мостовой, черные квадраты окон, словно пустые глазницы, смотрели на безлюдные улицы.