— Кто-нибудь еще был в проходной, кроме вас?
— Нет, я и Белецкий…
Вахтер умолк и настороженно посмотрел на Выдму.
— Что вы замолчали, продолжайте. Значит, Белецкий ушел, а дальше…
— А дальше ничего не происходило. Я заканчивал есть, и тут в проходную вошел старший вахтер Герман. Он заместитель начальника охраны и должен проверять посты. Я убирал котелок, когда он вошел, осмотрелся и спросил: «Как у тебя? Спокойно?» Я сказал, что спокойно, да и что могло быть? Тогда он предупредил, чтобы я был начеку, потому что в сейфе остались деньги. Но об этом я знал и без него, вот и ответил, что понимаю, как надо нести службу.
— Как вы разговаривали? Стоя?
— Нет, Герман присел, и мы закурили.
— И долго он сидел? Когда ушел?
— Как кончили курить. Повторил еще раз, чтобы не заснул, и ушел.
— Кто кого угощал сигаретами? Он вас или вы его?
— Точно не помню, — задумался вахтер, — кажется, он…
— Что вы делали, когда Герман ушел?
— Как обычно, что на посту можно делать? Прошелся по помещению, выглянул на улицу, потом в другую дверь вышел во двор. Все было тихо, спокойно, сел, немного почитал газету. Я человек, привыкший к такой работе, не замечаю, как тянется время, когда дел никаких нет. Так просидел до самого утра, и тут утром началась вся эта кутерьма.
Выдма не отводил глаз от лица вахтера:
— И это все?
— А что еще может быть? Рассказал все как на исповеди.
— Неплохо вы исповедуетесь, пан Лабусь. О грехах, значит, умалчиваете?
— Я умалчиваю? Надо же такое сказать, — искренне возмутился вахтер.
— Да. Никак не хотите признаваться, что после ухода Германа вы вздремнули. Прихватили несколько часиков.
Вахтер открыл рот, пытаясь что-то сказать, но молчал, испуганно всматриваясь в лицо Выдмы. Его реакция была так понятна и ясна, хотя он все отрицал, бормоча что-то невнятное под нос:
— Я… никогда в жизни, пан майор… Богом клянусь! Не спал я.
Майор резко оборвал его, чтобы сломить остатки упорства:
— Только не лгать! Я веду следствие об убийстве, а вы все время пытаетесь меня обмануть. Если не спали, значит, были в сговоре с убийцами, которые не могли спуститься в здание с неба. Если я не добьюсь от вас правды, отправлю в тюрьму, будете сидеть, пока не вспомните. Кроме того, вас предупредили об ответственности за ложные показания.
Вахтер опустил голову, уставившись в пол.
— Так как?.. Или вы говорите, как было… или… — Выдма оборвал фразу.
— Значит, так… Пусть будет, как будет… Узнает дирекция, да и Герман не простит мне этого… Не знаю, как уж случилось, но заснул… Первый раз в жизни с тех пор, как здесь работаю, хотите верьте, хотите нет.
— И долго спали?
— Часа три, пожалуй…
— Неплохо. Проснувшись, глянули на часы?
— Глянул. К двум подходило.
— Каково было самочувствие? Наверное, почувствовали себя бодрым, отдохнувшим?
— Нет, совсем наоборот. Кости ныли, потому как спал, положив голову на стол, башка трещала, никак с мыслями собраться не мог. Когда выпил воды, немного полегчало.
— Почему вы сказали, что вам Герман этого не простит?
— На следующий день он расспрашивал меня, не заснул ли я ненароком. Я поклялся, что ни на секунду глаз не сомкнул, а он терпеть не может, когда его кто надувает…
— Может — не может, надо было сразу говорить правду.
Отпустив Лабуся, Выдма соединился с дежурным.
— Какие новости? — спросил он его.
— Ничего нового, товарищ майор, никаких изменений. С дома не спускают глаз.
— Передайте, чтобы немедленно докладывали о малейших, даже самых незначительных переменах.
— Они получили такое распоряжение.
— Хорошо, я пока буду у себя.
Выдма попросил пригласить в кабинет Германа. Посмотрел на вошедшего внимательным, изучающим взглядом, но лицо вахтера с запавшими щеками, длинным большим носом, нависшим над маленькими, как у ребенка, тонкими губами, ничего не выражало, ни тени волнения. Он сел на предложенный ему стул, пригладил рукой редкие желтоватые волосы, тронутые сединой, едва прикрывающие лоснящуюся кожу головы, сообщил свои данные и с равнодушием ждал начала допроса.
— Вы являетесь заместителем начальника охраны? — Выдма не спускал глаз с Германа.
— Так точно, товарищ майор, но одновременно несу службу и как вахтер.