Артём Громов
Белое Пламя
Пролог
Это место напоминало Виллену рассказы о затерянном городе, откуда никогда не возвращаются.
— Всего шесть трупов, — сказал долговязый мужчина в меховом капюшоне, входя в помещение. Камера снова наполнилась светом. — Я нашёл ещё четверых. Такие же татуировки на груди и правом плече. У взрослых и у детей.
— Вся семья Лангрундов, — тяжело вздохнув, проговорил Виллен и уставился на потолок, где отплясывали тени от пламени. Он снова опоздал.
Последние года заставляли его чувствовать себя ребёнком, которого оставили одного далеко от дома. И, блуждая по серым, тесным переулкам, Виллен надеялся отыскать знакомую тропу, ведущую домой.
— Те самые верады? Не думал, что будешь иметь с ними дела.
— А почему бы и нет? — Виллен пристально посмотрел на освещаемое факелом худое лицо Гирана. К другим народам у него не было предубеждений. Если требовалась помощь тем, кто говорил на ином языке, он и им помогал.
— А что насчёт кузнеца? — спросил Гиран и передал источник света Риккону, а сам присел на полуразвалившуюся кадку.
Год назад у Грега — кузнеца, живущего в Витине, — случилось несчастье: его младший сын и двоюродная сестра, гостившая у него, пропали средь бела дня, пока Грег ездил со своим старшим в город. В тот же злополучный день пропала жившая неподалеку верадская семья. Мужики из ополчения к событию подошли ответственно, даже леса осмотрели, но их рвение растворилось уже после первой ночи. Спустя пару месяцев после событий, когда до кузнеца дошли новости о том, что в их скромном поселении некто расспрашивает про пропажи людей, он тут же ринулся к этому человеку, снова открывшему глубокую рану.
— Его сына и кузины здесь нет, но, возможно, в этом форте пребывали какое-то время. Однозначно, они все ещё были живы неделю назад, когда их видели местные. И семья кузнеца и Лангрунды.
— Крысы не успели ещё поработать, тела принесли сюда совсем недавно, — сказал Гиран, убрав капюшон и расчесав жирные волосы.
Да, они были тут вчера, тот сладкий дурман наверху оседал в дёснах Виллена, оставляя странный привкус.
«Похитители убегали от всадников барона Дамиена, — рассуждал Виллен, — здесь решили укрыться. Ландо… Проклятое место, куда никто не заходит. Они осмелились. Зачем им убивать верадов? Тех, кого они выкрали средь беда дня… Тех, за кого могли бы получить хорошие деньги. Их жертвы стали обузой. Не были уверены, что смогут ускользнуть… Решили умертвить… Но что с семьей Грега? Где они?»
Он прислонил ладонь к щеке, словно у него болел зуб, и, сделав мрачную паузу, спросил у присутствовавших, но тихо, будто бы у самого себя:
— Вы видите здесь смысл?
Смрад распространялся по всему подземелью, резко контрастируя с благоуханием, ощущаемым на верхних этажах. Аромат, отдалённо походивший на смесь молодой липы и лавандового масла, в какой раз уже встречался ему за последние лет шесть. Этот стойкий, с трудом выветривающийся запах ни с чем не спутаешь. Даже тут, в тюремных камерах, в объятии зловония, то благовоние до сих пор ощущалось, открывая памяти образы.
Капли подземных вод просачивались через трещины, стекая и падая наземь. Образовавшиеся лужи никогда не освещались факелами, что когда-то висели в коридоре.
Виллен ещё раз взглянул на то место, где лежало тело девочки, и задержал на нём взгляд. Тьма скрывает кошмар и словно оберегает от реалии, преподносимой светом, говоря уходить. Уходить и не возвращаться, забыться, представить, что ничего не было и не могло быть, ведь такое невозможно. Не бывает такого в нашем мире, говорили они. Как бы он хотел, чтобы такого действительно не бывало.
Он посмотрел на Риккона и, казалось, мог прочувствовать его переживания, ведь Виллен и сам раньше ощущал подобное.
Негоже представителю правопорядка бояться вида крови и мертвых людей. Молодой Риккон, наверное, повторял это себе, вот только должного итога это действие не давало. За его плечами были года вполне успешной борьбы с преступниками, и тогда, естественно, он зрел лики смерти, к которым, он, возможно, привык. Но сейчас был совсем другой случай, заставивший превратиться подающего надежды законника с сильным характером в неуклюжего юнца, вздрагивающего от любого звука, и непонятно, что делающего тут. Виллен видел, как парень боялся, не хотел снова подходить к стене и освещать тело. Понятно было, что Риккон никогда не испытывал такой мрачной и гнетущей атмосферы, от которой тряслись коленки и руки. В его движениях так и читалось: «Я не выберусь отсюда! Никогда! Почему она смотрит на меня?! Только на меня?!»