— Идемте. Я отведу вас в Вевит, — сказал Виллен, проверив ремень с мечом и кинжалом.
— Куда ты так торопишься? — приятный голос остановил его. Он тут же обернулся к марелеонке.
Элла вышла вперед. Грустное лицо и уставший голос высокой женщины не сочетались с ее серыми глазами, в которых расцветала уверенность.
— Хочу отвести вас домой.
— Это ведь может и подождать. Мы можем остаться здесь, пока все не успокоится. Пожары далеко и не дойдут до башни.
— Если ее не подожгут. А если кто-то поднимется сюда? Я должен помочь своей группе, но и оставить вас тут одних не могу… — растерянно сказал Виллен.
— Здесь безопаснее, чем снаружи. Почему не можешь?
Он не знал, как ответить. Вместо правильных слов к нему пришли данные когда-то обещания. Множество людей смотрело на него с надеждой и ждало помощи. Расплывчатая фигура мамы всегда стояла в стороне. Порой она называла его по имени и звала к себе, но исчезала при приближении. Жена с дочкой тоже рассеивались, как туман, когда ему казалось, что они ждут его за белыми стволами. «Мама, почему ты ушла так рано? — Он с теплотой вспоминал их мазанку и прихожую, обвешанную панно с разноцветными камнями. Узоры природы на стенах не давали домашнему уюту замерзнуть в суровые зимы, как и его представлениям о безобидных летних днях. Мама сидела напротив и показывала ему разные подарки, каждую неделю. А ее подруга сочиняла за столом стихи, одаривая маленького Виллена заботливой улыбкой, а он стеснительно опускал глаза, но ему всегда нравилось такое внимание поэтессы. — Я не поспел за тобой, ты исчезла посреди дождливой дороги».
— Виллен, что случилось?
— Я…
В сгоревшем доме пропало множество картин и предметов, которые, как и в детстве, согревали его, но для дочери Виллен смог найти новые. Они ждут ее, как и остальные подарки.
— Нельзя помочь всем сразу. Мы переждем ночь в этой башне. Утром вернемся. Помоги людям, с которыми пришел. С нами все будет хорошо. — Элла улыбнулась.
— Все будет хорошо, Виллен. Мы с мамой скоро вернемся.
«Поэтесса… Я забыл, как ее звали. Скоро и имя мамы не вспомню». — Как же Элла напоминала женщину из детства. Его одолело странное желание, за которое стало стыдно: Виллен захотел обнять ее.
— Я просто не могу бросить вас. — «А что я еще могу сказать?»
Марелеонка опустила глаза и произнесла спокойно:
— Не буду тебя уговаривать.
Спустившись ниже, он услышал крики, доносившиеся со всех сторон. Сомнения охватили его, спрашивая, правильно ли он поступает? «Просто делай, что должен».
Когда ветер дотронулся до него, то Виллена захлестнул знакомый запах. Липа и лаванда — демоны настоящего, фантомы прошлого. В детстве эти ароматы давали образы сытой жизни, праздников у берегов рек и беззаботных взрослых, сейчас же — лишь воспоминания об убитых невинных людях, ставших жертвами самой жестокой банды Шатиньона. Жертвами изуверов, которые зачем-то смазывали некоторых убитых пахнущим маслом. «Хотя, может, этот запах мне всего лишь кажется? — подумал Виллен и взглянул на Эллу, которая помогала Мелани перелезать через изгородь. — Быть может, его не существует? Лучше бы его не существовало».
Сосновый лес Предка пылал, как сейчас пылает сердце Виллена. Еще столько нужно сделать. Столько невыполненных обещаний. Столько пустых слов, выброшенных им в надежде на лучший день. Радость матерей, когда Виллен возвращал им похищенных детей, — одно самых теплых чувств, которое можно испытать. Но поиски не всегда заканчиваются хорошо, сколько он повидал жертв бандитов, маньяков, чудовищ, до которых не успел добраться? И что после такого говорить родителям? «Многие так и думают, что я продолжаю искать их родичей. Многие полагают, что их дети живы, и они когда-нибудь вернутся с бывшим полицейским, который будет отказываться от любого вознаграждения. Что я скажу родственникам Лангрундов и другим верадам? Ничего. Я не хочу видеть боль на их лицах. Возможно, жизнь с надеждой в море обмана куда лучше, чем отсутствие счастья на равнинах правды? Я не знаю. Чем больше зим я встречаю, тем сильнее мысль о том, что я ничего не знаю. Ничего. А кто знает?»
Роща, напоминавшая ему дом, все также молчала и не отвечала ему. Он лишь надеялся, что огонь не доберется до этого леса, который был виден и за стенами форта. Березы навевали тоску. Она стала частью Виллена, как и грезы о синеве юности. «В младые годы я не знал о человеческой жестокости, а о природе Аеда Грады еще не подозревал, — говорил про себя Виллен, стараясь найти выход из Ландо. — Тогда я парил в иллюзиях, но зато переживания сильно не беспокоили».