Но она ушла. Дэйн с неохотой поднялся и увидел вдали свечение, звездочку на горизонте. «Хватит уже. Дайте мне выбраться…» Дальний свет оказался открытой дверью. И ничего кроме нее больше не было. Неприятные, пугающие звуки доносились оттуда. Мелодия мглы. Когда Дэйн подошел ближе, то увидел внутри летописца.
— Нет, — Града положил инструмент на стол, — так и не научился играть на скрипке. Буковки лучше получается писать. — Он взглянул на Дэйна и похлопал. — Неплохо, огонек. Неплохо для того, кто последние года просидел дома, пытаясь закрыться от окружения. Испытание пройдено. Давай так. — Он поднялся и зааплодировал сильнее. — Поздравляю! Поздравляю, огонек! Поздравляю!
«Ты — идиот?..» — чуть не вырвалось у Дэйна, но летописец, видимо, прочитал мысли.
— Ну, я не всегда понимаю, когда и что нужно говорить. Видишь ли, люди — чувствительные создания и я временами могу сморозить что-нибудь такое… Тем не менее до сих пор учусь, также как и игре на скрипке. Конечно, я могу лукавить, но сейчас это незачем. Мне сложно познать человеческую природу. А справился ты хорошо. Четыре двери, за которыми ждали времена года, показывали сложность. Думаю, выбрав осеннюю или, тем более, зимнюю дверь ты бы не победил. Времени там в разы меньше, опасностей больше и соображать надо быстро. Леандрий бы, возможно, справился или Иордан из Хадрии, при условии, что у последнего здоровая нога. Хотя, может, я и ошибаюсь, ведь маг мертв, а ты — жив.
— Я хочу выйти.
— Да, конечно. Ты вернешься к друзьям, но прежде ответь на пару вопросов. Потому что даже я тут немного запутался, а мне все-таки книгу писать. Что такое Белое Пламя? В чем его сущность?
— Мне, может, тебе тут проповедь на всю ночь прочитать?
— Было бы здорово! — Града сложил пальцы домиком. — Или ты имел в виду иное? Скрытый смысл я не всегда могу уловить в речах. Ладно, Аделаида сказала тебе, что Белый Огонь породили людские эмоции, это правда?
— Наверное, — сухо ответил Дэйн.
— Так. А твой злой двойник — Белоликий — и есть Белое Пламя, но в образе человека?
— Да.
— Белоликий существовал до твоей встречи с Белым Огнем, похищения были и тогда, но истязать люд начал после того как взял твою внешность. После твоего омовения. Почему?
Дэйн промолчал.
— Правда ли, что Белоликий — это настоящий Дэйн, которого не держат общественные рамки и родительское воспитание? Свободное создание, удовлетворяющее желания?
Ответ не последовал.
— Если тот, кто живет в красном доме и в погребе мучает крестьян, — это Дэйн из Мереле, то кто тогда ты?
Дэйн посмотрел на свои белые руки, будто бы сделанные из снега. Когда-то они были загоревшими. Теперь он понял, что имел в виду Виллен, рассказывавший, как летописец воздействует на сознание, запутывает, заставляет сомневаться.
— Кто ты?
— Выпусти меня. Я прошел испытание.
— Да… Ты выиграл, — проговорил Града и обратил тусклый взор на огонь в камине. Он сел за стол и посмотрел на свои тонкие пальцы. — Душа Виллена теперь свободна. Мария исцелена, и ни одна болезнь не притронется к ней в ближайшие годы. Друзья ждут тебя за дверью. — Летописец обернулся. — Это выход из моей обители.
Дэйн уверенно пошел в родной мир, но у порога Града спросил:
— Не желаешь пройти еще одно испытание? Очень уж я хочу и себе немножко Белого Огня.
— Нет.
— Награда была бы хорошей…
Летописец и его проклятый мир остались позади. Затухавшие огни Ландо встретили его под покровом кровавого неба. Черная квадратная башня, нетронутая пожарами, возвышалась над округой. Ветер завыл, захлестнул Дэйна, заставив присесть на дерн. Ветер перемен. «Как же все болит… Эти укусы не могут стать моим концом… Нет… Мария и Катенька, я вернусь…»
Он быстро глянул в сторону шума. Громадная фигура пристально смотрела на него. Руны на секире испускали бирюзовый свет, отпугивавший темноту. Дантей Агор. Дэйн не знал, чего ожидать от бывшего рыцаря, сопровождавшего Мученицу.
— Капеллан. — Здоровяк кивнул. — Рад, что живой. Ребята, Дэйн здесь!
Из зарослей орешника показалось три человека. Прозвучал голос Амора:
— Не может быть… Думал, ты пропал в катакомбах… — Рыцарь обнял его. Лицо Амора, полное порезов и царапин, уродовала жуткая рана, видная даже под бинтами. — Да, покоцали нас обоих.
Энит взволнованно смотрела, ничего не говоря. «Ну, скажи что-нибудь. Что молчишь-то?»
Дочка герцога жива. Она подошла к нему, продолжая плести венок из ромашек. Ей было, что сказать:
— Спасибо, что вытащил меня оттуда, — прошептала ему Бетани.