— Почему ты не спал? Ночью мир засыпает.
— Ночью я чувствую себя живым! Во тьме открывается правда, а солнце ее прячет, — проговаривал хриплым голосом арделл. — В молодости я выбрал ночь! И теперь многое знаю! Знаю о небесных странниках и об озерных духах. Видел всадников Яртея в отражении темной воды… Видел затерянный Серый Город! Видел нечистую силу, стоящую у порога домов!
Старик еще много чего сказал, но вряд ли это бы помогло.
— Ты сомневался. Не рассказал сразу, — говорил Дэйн, смотря на свои пальцы. — Почему спустя столько дней?
— Признаюсь, боялся, да… Не сразу пошел. Но кто-то ведь должен рассказать. Не мог так просто оставить все… Редко, кто не спит ночью, порой и тоскливо бывало… А я и привык.
Он вышел из комнаты и Лейдалу с остальными рассказал те же слова, которые получил от арделла. Все были недовольны — только мистики не хватало в запутанной истории.
Во дворе замка, когда он уже подходил к воротам, Дэйна окликнули. Он даже не заметил Амора Рейна, сидевшего в беседке.
— Итак… Это наш герой. Знакомьтесь, ребята. Дэйн из Мереле, — говорил Амор, выверяя каждое слово. — Избранный, кой ищет пропавшее дитя. Мне кажется, или в одной сказке уже было нечто подобное?
Прислуга герцога сидела с ним за одной скамьей: рыцарь часто показывал себя добродушным к простолюдинам и любил, когда с ним делили стол конюхи, повара, стражники и другие. Все с удивлением улыбались, а служанки глядели на Амора с восхищением. Рыцаря считали очень красивым. Его прямые молочные волосы достигают пояса, как у молодой девицы, и сам он похож на девицу своим женоподобным лицом, но по поведению — тот ещё муж. Шрамы и порезы на шее и лице совсем не уродовали рыцаря. И вот с этим худощавым шатиньонцем найти общий язык было трудно.
Дэйн поприветствовал его и не стал продолжать диалог. Общение с рыцарем обычно заканчивалось непредсказуемым итогом.
Река встречала Дэйна утренним, спокойным журчанием, пока он прогуливался вдоль гравийного берега; где-то ближе к той стороне, около нескольких коряг, окунь вёл охоту, давая о себе знать резкими всплесками на водной глади.
Он провёл рукой по воде, разводя мелкие волны; холодная, за ночь остывшая. Босые ноги плавно проваливались в тёмный ил. Вчерашняя сцена в замке все еще беспокоила его, когда за дверью он услышал детский голос. Ведь не сон видел. Порой сознание, как он сам замечал, подводило его, рисуя в реальности вещи, которые глаза не согласны были принимать. Некоторые вещи нельзя объяснить.
«Почему боялся рассказать? Что ты видел?» — Он вспомнил сегодняшний голос Марии. Жена редко ему снилась, когда такое случалось, обычно он просыпался в поту.
«Мое будущее…» — услышал Дэйн свой голос.
Глава 13 (Виллен)
С трудом поднял взор и за полями увидел горизонт, разделённый тёмным пятном: Лирвалл был так близко. Виллен убрал руку Иордана с шеи и помог ему сесть на землю, чтобы поменять вчерашние, наложенные на рану, молодые побеги растений на недавно сорванные.
— Вон, деревня… Туда пойдём, до города тебе не дожить… На хрен всё… Тебе лежать надо, а не под открытым небом таскаться…
— Нет… — прокряхтел от боли в бедре Иордан, — Я должен быть на празднике среди них. Просто знаю, что должен… Все нормально, я переживу это…
Виллен тревожно поглядел на него, надеясь на здравый смысл жреца.
Подул восточный ветер, а вместе с ним заколосилась чечевица, лёгонько задевая руки Иордана; он посмотрел на свою кисть: кожа на ней была беловатой и грубой, словно всю жизнь испытывала на себе суровый северный климат, где солнце доброе лишь летом. Тело и лицо еще сохраняли бледноватую смуглость, но и она рассеется через несколько лет. В вечерних посиделках за кострами и очагами гостиниц жрец рассказывал о семи годах вдали от дома, от родных песков пустыни, от другого края света, где море всегда тёплое, спокойное, без неистовых штормов. Семь лет на новой, холодной земле преобразили тело хадрийца. Изменили ли они его внутренний мир, задумывался Виллен.
— Что ты скажешь ему? — задал вопрос Иордан.
— А?
— Человек из ордена, которого ты уже так долго хотел найти. Что ты ему скажешь, когда встретишь?
— Не знаю.
— Как так? — Иордан с трудом улыбнулся. — Слова сами придут.