— Да, когда лишнего выпью, меня изрядно заносит, — проговорил Аед и засмеялся. — Ну ладно, не буду вас грузить, ребята. Мне уже пора идти.
Шёл поздний вечер, и некоторые комнаты в таверне уже не мерцали светом от свечей — путь завтрашний не короток, нужно выспаться. Но сир Амор и не думал ложиться, пока достаточно не испробует вина от купцов. Оруженосец его сидел рядом и то и дело зевал, думая о сне. Прежний владелец трактира мёртв, однако гостей было кому обслуживать, но и те уже ушли спать, оставив почтенных посетителей с готовой пищей.
Вилкой Амор перебирал жаренные луковицы, выбирая покрупнее, а уже остывшую картошку оставил на потом.
— Так ты, наконец-то, выпьешь со мной, капеллан?
— Откажусь.
— Миллар, оставь нас, — повелел он оруженосцу, и тот ретировался.
— Кто-нибудь другой на твоём месте уже давно бы стал командором ордена, а ещё кто-нибудь начал бы создавать себе имя и выдвигать кандидатуру на магистра. И стал бы магистром. Ты ограничился должностью капеллана и, вижу, продолжать не хочешь, почему? Наверняка среди своих ты пользуешься уважением, ведь единственный, кто смог выжить в Белом Огне… И всего лишь капеллан.
— Меня устраивает. Я рад, что всё именно так.
— Вижу, — усмехнулся рыцарь, — прям, сияешь от радости. Твоя угрюмая физиономия, обременённая тоской, может служить отличным пособием, как не надо жить.
Дэйн взглянул на рыцаря, на его ядовитую ухмылку, и злость внутри него начала возгораться.
— Следи за словами.
— Зачем? Если они сами вырываются наружу к правде.
— Ты ничего обо мне не знаешь, паскуда, — медленно и презренно вымолвил Дэйн.
— Верно, — после непродолжительного молчания начал Амор, сделав серьёзное лицо и пропустив непростительное оскорбление мимо ушей. — Верно, я ничего о тебе не знаю: шарлатан ты, вешающий лапшу на уши добрым людям, иль истинный пророк, вешающий лапшу на уши добрым людям, но путь наш сейчас сошёлся в одну тропу, а потому я устанавливаю контакт.
— Провоцируя? Неплохо.
— Только так можно раздобыть друга.
— Раздобыл?
— Пока нет. Думаю, наша миловидная рожа страдальца расскажет больше после пары бокалов.
Дэйн с рождения был спокойным, и эти качества сохранились по сей день, но сейчас, под влиянием собеседника, они сменились на чуждые: агрессивные и мстительные.
— Смотри, рыцарь, я не выдержу…
— Ты действительно думаешь, что девица видела недостаточно насилия?
— Что?
— Видимо, это дочь мёртвого трактирщика, все прячется, как мы пришли, и правильно делает.
Дэйн посмотрел в сторону проёма, где начиналась вторая комната, что поменьше, и услышал какой-то шум.
— Мы не сделаем тебе ничего, можешь выходить!
— Эдакий ты благородный, — Амор поднес бокал к губам. — Твоим словам грех не верить. Посади её ещё на коленки.
Дверца приоткрылась и оттуда осторожно вышла невысокая девушка.
— У тебя ведь нет детей, Дэйн? Орден предписывает запрет на продолжение рода? А разве кого-то это останавливало? Нет. Почему у тебя нет ребёнка? Где твоё дитя?
Дэйн смотрел на него и просто молчал, у него не было слов, чтобы что-то сказать. Что тут можно сказать? Уже забыл про дочку Флориса, которая приблизилась к ним, рассматривая каждого. Дэйн продолжал держать на Аморе именно что «безмятежный» взгляд.
— Одно слово — и я выбью из тебя всю дурь.
Дэйн сорвался, разум не стерпел, даже под угрозой смерти от клинка одного из самых сильных воинов Арлена, он угрожал.
— Кулаки-то распускать мы все горазды.
— Допивай один, — сухо сказал Дэйн и отправился на второй этаж.
Дочь трактирщика глядела на рыцаря. Её так поразила его красота, что невольно она дотронулась до своего лица, как бы подсознательно надеясь, что и у неё тоже такое. Хоть перед ней был и незнакомый, она совсем не боялась его, ведь полагала, как и многие, что не может очаровательное лицо иметь уродливую душу.
— Потрепала тебя жизнь, девочка, в твои-то годы, — сказал рыцарь.
— Демон не плохой.
— Демон не плохой?
— Они делали мне больно, — указала она рукою на кровавые пятна, где ранее лежали тела селян, — а демон с белыми глазами их убил. Теперь никто не трогает меня.
— Он ведь не был слепым?
— Нет, но его глаза светились под покровом ночи, как у зверя.
Поднявшись наверх, Дэйн уже не слышал, о чем они говорили. Глаза медленно слипались, пока он двигался к комнате, где оставил свои вещи. Скудно мерцал лишь один светильник, и пока Дэйн шёл, из закрытых дверей слышались голоса его товарищей, а кто-то уже уснул и похрапывал.