Но зато сейчас он разглядывает небольшую насыпь, уже поросшую ростками магнолии. И шаткий заборчик из веток берёзы, обвязанный верёвкой, что пропиталась слезами вдовы, рухнет при сильном порыве. Она строила его в одиночестве.
Может быть, и не стоило так начинать путешествие. Многие бы не стали, все боялись суеверий, а время непростое. То, что Дэйн хотел оставить на могиле сперва, он всё же оставил дома у умершего — потому что украдут. Вот здесь уже суеверия не действуют. Его жене это бы тоже пригодилось в трудный день, как и та сумма, которую Дэйн также оставил в мешочке.
Он ещё какое-то время постоял и затем отправился дальше.
Ночи, спокойные и теплые, одаривали безобидными сновидениями, в которых порой хотелось задержаться. Давно Дэйн не зажигал костры под взором появляющихся звезд. «Надеюсь, это ненадолго, Катя. Скоро вернусь», — сказал он в сумерках, и его лошадь, привязанная к склонившейся ели, ответила ему фырканьем. Прошло всего три дня, а Дэйн уже заскучал по сестре. Ее бодрость и жизнерадостность всегда успокаивали его.
Встречавшиеся Дэйну добросовестные путники советовали ему идти только по просёлочным дорожкам, ни в коем случае не сокращая себе путь через леса и прилегающие к ним поля из-за злобных призраков, желающих напакостить живым. Он послушался их доброго совета, но не из-за боязни каких-то небылиц, а из-за непроходимой болотистой местности, перед которой любая нечистая сила покажется не такой уж и угрозой. Но даже ей было далеко до той невзгоды, что на крыльях спускается с пришествием тепла. Жужжание возрастало, и Дэйн выругался. Сильно ударил по щеке, раздавив очередного комара. Больно много их стало. Поселок уже скоро, но Дэйн не собирался терпеть надоедливых спутников.
Он слез с лошади, и, когда прошел дальше в лес, в глаза ему бросились красные ростки гвоздики, верхушки которых Дэйн принялся отрывать. Он услышал смех.
Голоса грубые, недружелюбные, доносились со стороны просёлочной дороги. Они увидели кобылицу, кто бы это ни был, их внимание привлекла она. Дэйн сейчас испытывал чувство, сродное появляющемуся ощущению перед неминуемой дракой. Он взялся за рукоятку меча и поднялся на ноги. Выйдя на дорогу, Дэйн заставил группу людей резко остановиться, посеяв среди них волнение, но ненадолго.
— Чьих будешь, богатый? — задал вопрос самый молодой из четверки, выражение лица которого содержало в себе столько наглости, что Дэйну захотелось видеть его лежачим на земле. Оборванцы, местные деревенские, любящие пограбить; все грязные, и ещё воняло от них гнилью. Даже комары куда-то пропали. Почти все в руках держали дубинки.
— Не твоё дело, — отрезал Дэйн, не сводя с него взгляда. Вверх дерзости было со стороны крестьянина так заговорить с духовным лицом ордена.
Селянин опешил от такого ответа и многозначительно открыл рот, но ничего не успел произнести, потому что его товарищ вовремя сообразил и вмешался, так как был чуточку умнее своих собратьев.
— Оставим его, — волнительным шепотом произнес тот, что был постарше и постарался оттащить приятелей.
Но его друзьям не нужны советы, им нужны вещи, что были у Дэйна, которые они пожирали голодным взглядом. Знатный путешественник и без охраны — такой редкостью грех не воспользоваться. Тем не менее неловкая, зловещая пауза охватила их всех: селяне привыкли грабить беженцев или бедных торговцев, у которых нет денег на охрану. У Дэйна в ножнах красовался меч, на нём кольчуга, и сам держался уверенно: он их потреплет, если будет бой.
— Ты, это, чего такой грубый, а? — спросил третий, вытаскивая нож.
— Пусть идёт, Талале…
— Заткнись, — сказал селянин, с ножом который, а затем обратился к Дэйну: — Отдай нам свою лошадь. И… — Его глаза посмотрели на медленно вынимающийся клинок — … и сможешь шагать дальше.
— Вы знаете, что вам за это будет? — Ухватив рукоятку обеими руками, Дэйн сделал несколько шагов вперед, чтобы лошадь оказалась позади. — Вы знаете, кто я? Что я?!
Талале внимательно разглядел чёрную накидку, посреди которой был вышит белый огонь.
— Ты ж не здешний, а?.. Что это за пламя на груди?
— Оно пожрёт вас, если не уйдёте, — проговорил Дэйн.
— Мелкий, встань позади него, — начал приказывать Талале, — Квинт, Гордий — по бокам. Уделаем ушлепка…
Деревенщина еще не успел произнести последнее слово, когда Дэйн бросился на самого молодого, уже шагающего по дуге, не дав ему осуществить задуманный маневр.
Лезвие дотронулось до плоти, и кровь хлынула под ноги, запачкав зеленую траву; тело юноши упало, а руки его продолжали судорожно дергаться.