— Нет… Он… он убил его… — прошептал надломленным голосом Квинт, не веря в произошедшее, не до конца ещё осознавая, что в мгновение узрел предсмертный лик друга. Страх заставил его бежать. Гордий присоединился к нему, бросив дубинку.
Талале стоял неподвижно, ноги его оцепенели, а взгляд был прикован к мертвому телу. Пытаясь остановить рвоту, он прислонил к губам тыльную сторону ладони, все пальцы которой были отрублены.
— Хорошая у тебя была мать, а родила таких ублюдков, — проговорил Дэйн, будто бы взглянув в прошлое Талале.
— Что… что? — неразборчиво переспросил селянин, метая потерянный взгляд то к Дэйну, то к мертвому брату.
«Теперь до самой ночи будут видения, — подумал Дэйн и выругался. — Только покинул дом… Первый день и уже изгажен. Замечательно! Не хочу видеть его прошлое!» — Это ты убил его! — неожиданно перешёл на крик Дэйн. — Ты, а не я! Убил родную кровь! Что? Что ты будешь делать теперь?!
Ничего он уже не будет делать, только смиренно проводит взглядом Дэйна. «Мужики из деревни попытаются отомстить… И у меня нет охраны. Можно, конечно, попробовать запугать. Нет, не задерживайся. Иди».
Позже Дэйну стало не хорошо из-за переполнявших его эмоций. Все-таки не часто ему приходилось пользоваться мечом, так как деятельность капеллана ордена предусматривала в первую очередь работу слова, которое должно было помогать возгораться пламени, одаривающей тело и разум надеждой, когда-то позабытой во тьме порока. В последний раз жизнь он отнимал давно, на войне. Дэйн очень не любил вспоминать те времена, благо прошедшие года помогали забывать.
Сняв перчатки, он поглядел на дрожащие руки, бледность которых прослеживалась всё отчетливее. Теперь Дэйна мучили разговоры чужих людей, невесть откуда появившиеся. Если не уделять им внимания, они сами пройдут и никогда больше не вернутся, нужно только пережить. Ему совсем не хотелось вглядываться в короткую, никчёмную жизнь убитого селянина, но образы и молниеносные видения все ещё сопровождали его. Дэйн гнал их ругательствами, так же как и размазанный по его лицу и шее сок из лепестков гвоздики прогонял надоедливых комаров.
К вечеру он узнал у путников, что ближайшая церквушка Отца-Создателя расположена в десяти верстах от него и не совпадает с маршрутом, но также ему сказали, что недалеко от дороги, ведущей в город, есть небольшой храм, посвящённый Мученице, и он намного ближе. Дэйн не мог терять время, больно много людей его ждало, тех, что возлагали на него большие надежды. Нужно было торопиться, а потому, в церквушке Создателя ему не суждено побывать.
Съехал Дэйн с тракта на неторную тропу; кобыла резво перепрыгнула через недавно повалившуюся липу. Осины с бирюзовыми листьями устилали холмистую землю, и когда он проходил через их рощу, то чувствовал себя оберегаемым. Светолюбивый ракитник с жёлтыми цветочками рос прямо вдоль тропинки, укрывая собой маленькие, заросшие тростником, водомоины от взора путников.
— Но-но! Будет тебе водица, негодница, — обратился он к лошади, — не так быстро.
Прогнав надоедливую муху, резво поскакал в сторону видневшегося здания в предвкушении отдыха и горячей еды.
Храм, окруженный неровной местностью, представлял собой довольно-таки причудливое сооружение, редко встречающееся в этих местах. Наружная часть здания, состоящая из белых известняковых блоков, образующих квадрат, а внутри уже была традиционная деревянная церквушка вместе с двумя флигелями, окруженная огородом с беседкой.
Дэйн слез с лошади и, взяв её за поводья, подошел к воротам, осмотрелся, вытер сапоги, постучался.
— Кто там? — раздался пожилой голос.
— Путник. Ночлега ищет.
Голос за воротами некоторое время не давал о себе знать.
— Переночевать, стало быть, хочешь, неместный. Откуда ты?
— Держу путь из Мереле; я капеллан ордена Белого Пламени, — вымолвил Дэйн, ленивым взглядом заметив, что его пытаются разглядеть через щель в двери.
— Что?! — человек, стоявший по другую сторону, оживился. — Капеллан?.. Так, знатный малый, однако!
— Ну?
— Поведай-ка мне, батенька, а на кой мне тебя пущать?
Дэйн вздохнул и промолчал.
— Живее, хлопчик, отвечай!
— Если я скажу: «пожалуйста?»
Ворота тут же отворились, показав мужчину в возрасте — настоятеля храма Мученицы близ деревни Илза. Его худое тело носило на себе вретище, окутанное широким кушаком. Чёрные волосы с заметной проседью были ухожены и зачёсаны назад; глаза светлые и ясные, пронзающие, как у ястреба, пытались выискать что-то в путнике, возможно, они искали подвох. Из-за беседки неуверенно, опасаясь Дэйна, выглядывал, приоткрыв рот, ещё один обитатель храма, уже молодой.