Лунный свет стелил под ноги дорогу, бликуя на чёрной крови. Маг прошагал ровным, размеренным шагом в два раза дольше, чем рассчитывал. До дома оставалась совсем немного, когда парень сбился с шага и стал медленно заваливаться вбок. Росомаха без слов закинул его руку на своё плечо, помогая идти. Василиса поддержала юношу с другой стороны, хотя в этом не было нужды. Ален старался пореже дышать и перебирать ногами.
- Может, лучше к целителю? - неуверенно предложил Росомаха.
- Нет, - слабо ответил маг. - Не лучше.
Они прошагали ещё немного, прежде чем Росомаха заговорил вновь.
- Слушай, командор... - отдуваясь, сказал он. - Ты вроде меньше меня раза в два... Чего ж ты такой тяжёлый, а?
Волшебник слабо рассмеялся.
- Это война, - вымолвил он. - Ты не знаешь, кем я стал. Металлами... пронизано всё моё тело... каждая мышца... все кости...
Ален замолчал и безвольно обвис на плече друга. Василиса охнула и согнулась под тяжестью его руки.
- Ален! - заволновался друг. - Эй, волшебник, держись! Совсем немного осталось!
- Я... не... волшебник... - хрипло выдавил юноша. - Я... Пламенный... архимаг...
- Архимаг? - делано удивился Росомаха, лишь бы не прекращать говорить. - Ну, ты скажешь тоже! Архимагами становятся только старики!
- Я... тебя... старше...
- Да ну! А выглядишь-то гораздо младше.
- Это... потому... что ростом... меньше...
На последнем слове парень запнулся и снова отключился.
- Командор! - рявкнул Росомаха в самое его ухо.
Резко очнувшись, Ален вскинул голову к небу. Длинные зрачки окаймились в жёлтое. Мраморно-белое лицо с синими губами казалось неживым.
- А ты сам себя не можешь вылечить? - осторожно поинтересовалась Василиса.
- Если бы мог... уже бы вылечил...
- А почему не можешь? - встрял Росомаха.
- Я не могу... магия на меня не действует... Если бы убил их всех... взял их жизни... вылечился бы... - Ален осторожно вдохнул, выдохнул. - Но я не убил... никого.
Тут показалась калитка дома Алена. Василиса побежала вперёд, заколотила кулачками по дереву, крича:
- Откройте! Откройте скорее!
Залился повизгивающим и жалобным лаем старый пёс. Слышно было, как открывается тяжёлый засов в доме Алена. А Росомаха меж тем тихо спросил:
- А что ж ты с тем... главарём-то сделал?
Ален слабо усмехнулся:
- Памяти лишил.
Росомаха не нашёлся, что ответить. У калитки появился Яков, а следом за ним перепуганная Карина в одной ночной сорочке. Василиса, давясь слезами, сбивчиво пыталась что-то втолковать хозяевам, а потом просто указала рукой на Алена, повисшего на плече друга.
Отчим первым оказался рядом с пасынком, едва не сорвав калитку с петель.
- Что случилось? - резко спросил Яков у Ромахи, перекидывая руку Алена через своё плечо.
- Чужаки в корчме... драку затеяли, - сбивчиво заговорил Росомаха. - Матёрые. Ален спас. На себя принял...
- Говорила же я! - дрожащим голосом сказала Карина. - Чувствовала! Случится! И случилось...
- Нормально всё, мама, - ровный, не прерывающийся голос дался нелегко. - Я жив.
Тем временем Ален с помощью отчима и друга доплёлся до порога. С внезапной силой схватив Росомаху за ворот, он заговорил, тяжело роняя отдельные слова и не отрывая страшного взгляда от глаз друга:
- Василису. Доведи. До порога. Понял? Бронь. Заговоренная. Нож. Тоже. Неумеха. Отобьется. От матёрого. Доведи. До порога. Понял? Головой. Отвечаешь.
Росомаха быстро закивал, силясь оторвать взгляд от этих страшных, нечеловеческих глаз, и не мог. Ален сам погасил жуткое жёлтое сияние, стянул зрачки из щелок в точки и рухнул как подкошенный.
Очнулся он лишь под утро. Устало положив голову на край кровати Алена, спала мать, просидевшая рядом с ним всю ночь.
Лекаркой она была довольно-таки умелой, но ей стоило много сил залечить порванную артерию, кровь из которой хлынула, как только Ален перестал мысленно сводить края раны, потеряв сознание. Она понимала, насколько близко в тот момент её сын подошел к могиле. А пока лечила, заглянула в душу и ужаснулась. До этого она ещё надеялась, что Ален сможет стать прежним... Но такой безысходности и бездны смертной тоски даже у стариков почти никогда не бывает... В душе не было желания жить и бороться - лишь устало-обречённая тоска и бесконечная боль.
Парень сел на кровати, ощупывая перевязанные плечо и грудь. Мать забинтовала его основательно - почти по пояс тело туго стягивали бинты. Из-под повязки выглядывал вытатуированный на плече Знак. Он чуть светился бело-серебряными красками, тонко очерченный угольно-чёрным. Пульсирующая боль и слабость накатывали красными волнами на берег сознания. Стараясь не тревожить мать, он встал, надел военные штаны, отстегнул клинки, поверх повязки неловко надел свободную чёрную рубаху. Каждое движение отдавалось нестерпимой резью в груди и руке. Соорудив из чистой тряпицы перевязь, Пламенный постарался поменьше тревожить руку. Но всё же, сжав зубы, поднял мать и положил её на свою кровать. На лбу выступили капли пота, но Ален не проронил ни звука.
Взяв верную свирель, неслышно выскользнул из дома. Надо было набраться сил. А в доме, лёжа в постели, этого не сделать вольному Пламенному. Были и другие причины бегства Алена. Сейчас он был опасен и знал это. Ох, как опасен... Не совладает с собой - и полдеревни перебьёт его боевая неконтролируемая ипостась, Зверь.
Озерцо за садом встретило старого знакомца тихим вздохом и ласковым шёпотом воды. Стянув сапоги и закатав штаны повыше, он ходил ногами в чистой воде, перебирая пальцами прибрежные камешки и распугивая мелких рыбёшек. Озеро безропотно принимало в себя всю злость, ненависть, боль одинокого юноши. Он беззаботно улыбался, ловко поднимая пальцами ног донные камешки и бросая их в воду.
Белесый туман, что Ален вдохнул в конце вчерашнего боя, был памятью Мародёра. И отводя от себя беду, Ален блокировал память, свою и чужую, без разбора. Пока они не смешались. Пройдёт время и отнятая память схлынет, растает, как утренний туман. Но чтобы это произошло, должно наступить то самое "утро".
Вдоволь наигравшись в воде, Ален обошёл озерцо, шёпотом поблагодарив воду, и побежал через лес на опушку, высоко вскидывая длинные ноги, грациозный, как дикий зверь, и такой же опасный.
Остановившись у обрыва, он замер, завороженно смотря, как светлеет на востоке небо, как меняются его краски, как занимается величавая заря... Тогда он вдруг запел. Его звонкий голос выплетал незнакомые слова нечеловеческого языка. Юноша сам не понимал слов, но даже не задумывался над этим немного странным фактом. Тихо, не тревожа рассвет, полилась над землёй песня, и лес замер, вслушиваясь.
Взошло солнце, окончилась песня, и маг радостно потянулся к солнечным лучам, исполняя дикарский танец. Перевязь ненужной тряпицей болталась на шее, а Ален, чистое беспамятное дитя, ловил руками первые лучики солнца и сплетал из них венок.
Не слышный простому человеческому уху вздох заставил Алена мгновенно пригнуться, скрывшись в траве и заозираться.
С лёгким смешком на опушку из кустов выбралась девушка со следами слёз на милом личике. Несколько секунд юноша не узнавал её и лишь наслаждался красотой лесной нимфы. Потом сама собой заработала память, и он узнал Василису. Она стояла и улыбалась ему. Он неуверенно улыбнулся в ответ.
- Василиса? - Свой голос показался ему чужим.
Куда исчезла холодность заточенной стали? Что сталось с резким, приказывающим тоном? Он попробовал свой голос вновь:
- Что ты здесь делаешь, Василёк?
Девушка рассмеялась нежным серебряным колокольчиком.
- Я из дома убежала, - призналась она, потупившись. - Отговорилась, что с утра за грибами пойду, и вот... За тебя боялась, спать не могла...
Он недоумённо улыбнулся, покачал головой. Память по-прежнему работала лишь на уровне рефлексов - "помню то, что вижу перед собой".