Выбрать главу

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

(Окончание)

Добрая весть! Циклон застрял на полпути, выдохся - не хватило сил. Кавказские боги, христианский и мусульманский, пощадили нашу маленькую горную республику. Снегопада, лавин не будет, праздник продолжается. Спускаюсь вниз на лыжах, лишний раз проверить склоны не мешает. Главные склоны маркированы флажками и знаками, но кое-где лыжня уходит в сторону, а в одном месте - прямо под четвертую лавину. Кому-то, наверное, очень надоело жить. Заезжаю в расположенный на середине трассы домик спасателей, отрываю от чаепития Хуссейна и его помощника Ахмата, прошу их встать на лыжи и следовать за мной. Хуссейн багровеет и крепко, по-русски, ругается: след свежий, полчаса назад его не было. А знак "Лавиноопасно!" какой-то остряк отредактировал на "Лавинопрекрасно!" Четвертую остряк подрезал лихо, даже мы остерегаемся с ней шутить, уж очень мощная доска. Будем считать, что проскочил, похороны откладываются. А Хуссейн неутешен: "Четыре травмы за день, а тут еще такой баран!" Он привычно проклинает инструкторов, которые выпускают на склоны начинающих и не следят за лихачами, хотя знает, что инструкторы здесь ни при чем, туристы приезжают на две-три недели не для того, чтобы барахтаться в "лягушатнике". А на склонах - попробуй уследи за ними: дух соревнования, гончий инстинкт, все рвутся в бой самоутверждаться. Каждый из нас, когда начинал, через неделю мнил себя асом. Мы спускаемся. Пожелав Хуссейну удачи (он грозится отыскать лихача, накостылять ему по шее и выпроводить домой), я оставляю лыжи в его резиденции и иду взыскивать отложенный штраф. Половина столиков в "Кюне" свободны, это вечером здесь будет столпотворение. Ибрагим меня не замечает, воротит в сторону прокопченную шашлычным дымом физиономию. Сажусь поближе и нагло показываю ему два пальца. Кисло осклабившись, он снимает с жаровни два шашлыка. Я придирчиво их осматриваю, упрекаю за недовес и не торопясь принимаюсь за еду. - Здравствуйте, Максим Васильевич! - Ко мне, запыхавшись, подлетает парнишка в видавшей лучшие времена нейлоновой куртке. - Я вас искал, Хуссейн сказал, что вы пошли сюда. - Он слишком много знает, твой Хуссейн, - ворчу я. Садись и ешь. - У меня есть деньги, не беспокойтесь. - Положи их на книжку, "Волгу" купишь. Ешь. - Спасибо. Это Вася Лукин, механик из Рязани, влюбленный в горные лыжи фан. Так мы называем фанатиков, готовых на любые жертвы, лишь бы добраться до Кушкола, заполучить крышу над головой и кататься до упора. Иные счастливчики приезжают по путевкам, но большинство снимает углы у местных жителей, в пристройках и даже дровяных сараях, фаны - публика неприхотливая. В прошлом году я обнаружил Васю в нетопленой сакле и привел его на станцию, где за койку и питание он отремонтировал нам приборы и переделал кучу другой работы. Я смотрю на часы и протягиваю Васе талончик на канатку. Приятно сознавать себя благодетелем человечества. - Беги, в три часа канатка останавливается. - Значит, можно? - Вася расцветает. - Марш, пока не передумал! Славный шкет, чем-то напоминает Валерку, которого раздавила четвертая, будь она проклята. Такой же белобрысый, с улыбкой до ушей... Мы, старожилы, делим туристов на четыре категории. О фанах я уже говорил. Это в основном ребята и девчата без особого достатка, с тощими кошельками, но с относительно неплохими лыжами и ботинками: фан годами собирает деньги, чтобы приобрести хотя бы югославские "Эланы" и "Альпины". Встает фан ни свет ни заря, чтобы успеть к подъемникам до столпотворения, вырваться на склоны и кататься до дрожи в ногах, не думая о еде и отдыхе. Фан любит рисковать, носиться по буграм, прыгать через изломы; фан по натуре своей лихач, с ним хлопот полон рот - гоняет-то он без присмотра, на свой страх и риск. Укатавшись вусмерть, фан после обеда ложится спать и к вечеру выползает на божий свет, чтобы найти родственную душу и всласть потолковать о лыжах, склонах и великих горнолыжниках. Контингент молодой и отчаянный, умные тренеры специально приезжают к ним присматриваться: иной раз такой алмазик блеснет... Вторая категория - элы, туристская элита. Здесь одержимых не увидишь, для элов Кушкол - это престиж, праздничная атмосфера первоклассного горнолыжного курорта; элы приезжают сюда щегольнуть костюмами и снаряжением, загореть и фотографироваться полуголыми на склоне. В марте - апреле элов большинство, ибо раздобыть путевки в разгар сезона без солидных связей и сверхмощных телефонных звонков - дело фантастически трудное. Эл много спит, на канатку идет только тогда, когда очередь рассосется, и на склонах проводит час-полтора - он не любит уставать, бережет силы на развлечения. Однако среди элов с их великолепием встречаются и вполне симпатичные люди - известные актеры, композиторы, гроссмейстеры. Как правило, чем заслуженнее эл, тем он скромнее; самые требовательные и капризные деятели из системы бытового обслуживания, с их замашками дореволюционных золотопромышленников. Ибрагим чует их за версту - вон лично побежал встречать, смахивать пыль. Третья категория - промежуточная; по одежде и снаряжению ближе к элам, по поведению - к фанам. Это в основном ошалевшие от лабораторий научные сотрудники, иной раз с мировым именем, бывшие чемпионы по разным видам спорта, врачи и даже космонавты. Среди них тоже много одержимых, публика приятная. Четвертая - случайные, попавшие в Кушкол по воле нелепого случая. Они и в мыслях не имели кувыркаться с горных склонов, но у них по графику отпуск, а завком получил по разнарядке несколько льготных путевок. Случайных легко определить по явно не спортивного кроя одежде и обиженному недоумению, с которым они смотрят на окружающую их действительность: "Куда я попал? Вернусь, скажу завкомовцам парочку ласковых слов!" - Максим, кофе? Это Петя Никитенко, инженер из Минска и старый приятель. Он каждый год приезжает сюда в отпуск, в сезон требуется много внештатных инструкторов, с ними заранее списываются и заключают договоры: жилье и катание бесплатное, да еще и зарплата идет. Петя мне нравится, он типичный фан, а к этой разновидности человеческого рода я всегда неравнодушен. - Как твои цыплята? - спрашиваю. Петя смеется. Одна девица, едва прибыв, взволнованно спросила, правда ли, что гора Бектау - это вулкан. Петя подтвердил, а через час увидел, что девица тащит чемоданы к автобусу: "Не для того я деньги платила, чтобы под вулкан попадать!" Петя еле ее убедил, что в последний раз Бектау извергался в субботу пять тысяч лет тому назад. Мы пьем кофе и беседуем. Группой Петя доволен: в основном симпатяги, смотрят в рот и слушаются, как папу. Вот кого бы он охотно передал в другую группу, так это главного инженера автосервиса ("Посмотрел бы, как вокруг него вертятся!"), трех сорвиголов-аспирантов и их приятельницу красотку манекенщицу ("Да ты с ней утром на канатке поднимался, пустячок на все сто, правда?"). - Тобой интересовалась, - смеется Петя. - Я сказал, что по приметам вроде бы тот, кого милиция ищет. - Молодец, - хвалю я. - А что за тройка барбосов вокруг нее? - Твой дружок, - тихо шепчет Петя. Я оглядываюсь. Ого, сам Мурат Хаджиев, начальник управления туризма, собственной персоной. То-то Ибрагим и его братия забегали. Большая честь - Хаджиев подходит ко мне, хлопает по плечу, садится рядом. - Кофе! - Получили французский... - На лице Ибрагима преданность и счастье. - Ко-фе! - чеканит Хаджиев. - Если мне нужен будет коньяк, я скажу - коньяк. Хаджиев красив, могуч, выхолен и властен, каждый его жест, прищур черных глаз свидетельствуют о том, что он - чрезвычайно значительная фигура. Так оно и есть: хотя в Кушколе существует поселковый Совет, значительная доля фактической власти сосредоточена в управлении - турбазы, гостиницы, транспорт, кафе и рестораны. Мурат Хаджиев - личность незаурядная. Он из породы везунчиков, которым удача так и плывет в руки, отдается без сопротивления. Еще лет десять назад он был призером по слалому и хотя с той поры слегка располнел, но сохранил мощь, красоту и обаяние. На малознакомых людей он производит большое впечатление своей искренностью, добродушием и открытым нравом, то есть именно теми качествами, которых у него давно нет; человек, который ему не нужен, для него не существует. Зато начальство от него в восторге - сказочное гостеприимство, бьющая через край энергия! А когда-то он был душа-парень, мы вместе начинали и считались друзьями, пока наши пути не разошлись. За последние пять лет он сделал головокружительную карьеру, из простого спасателя вырос до крупного шефа и, отдаю ему должное, успешно руководит большим хозяйством - хватка у него железная. Хаджиев смакует кофе (в который Ибрагим все-таки влил ложечку коньяка) и дружелюбно на меня поглядывает. Вот уже недели две он передает мне приветы, хвалит за глаза и вообще очень любит: ему до зарезу необходима моя подпись. Он и в кафе наверняка зашел исключительно для того, чтобы, не роняя достоинства, "случайно" меня встретить: много чести для захудалого лавинщика - разыскивать его и звать в свой кабинет. - Как поживает Анна Федоровна? Я рассыпаюсь в благодарностях: такой большой человек, такой занятой, а помнит, заботится. - Почему не заходишь? Я честно отвечаю, что по той же причине, по какой не захожу на заседания Совета Министров: меня не приглашают. - Зазнался, зазнался, - упрекает Хаджиев. - Друзья ко мне приходят без приглашения, а ты - из самых старых и верных друзей. Сколько лет... Помнишь Гренобль, как ты отдал мне свои лыжи? Я изображаю работу мысли. - Такие вещи не забываются, - проникновенно продолжает Хаджиев, и его черные глаза покрываются мечтательной поволокой. В эту минуту он явно не помнит, что каких-нибудь два месяца назад проехал мимо меня на "Волге", изогнув бровь в знак приветствия и оставив старого верного друга мерзнуть на шоссе в двадцати километрах от Кушкола. - К кому обращаются, когда нужда? К другу. На кого опора в жизни? На друга. И сегодня, Максим, ты мне нужен. Я радостно удивляюсь: такая мелкая сошка - и нужен самому начальнику управления! Может быть, это шутка? - Не шутка, - заверяет Хаджиев. - Забюрократился ты, Максим, до сих пор не подписал проект. Мне стыдно, я сокрушенно развожу руками: да, забюрократился, не подписал. - Тогда поехали. - Хаджиев встает, роняет вполголоса: У меня в сейфе для тебя сюрприз, новые "Саломоны". Это лучшие в мире крепления, моя давняя мечта, они мне не по карману. Нащупал, собака, мое больное место. - Спасибо, верный друг, - с чувством говорю я, - но импортные крепления не употребляю, мне дороги интересы отечественной промышленности. Ибрагим, еще чашечку! - Понятно, подписывать не жэлаешь. - Когда Хаджиев злится, у него появляется акцент. - Думаешь, бэз тебя нэ обойдусь, шишка, да? - Обойдешься, - успокаиваю я, - у тебя одних телефонов четыре штуки. Позвони кому надо, скажи, пусть Уварову намылят холку. - Позвоню, будь уверен, - на ходу обещает Хаджиев. И, спохватившись, мстительно улыбается: - Чуть не забыл! Привет от Юлии! - Ты еще забыл заплатить за кофе! - бросаю я ему вслед к ужасу Ибрагима. С каменным лицом Хаджиев лезет в карман, швыряет на стойку какую-то мелочь и выходит - красивое, уверенное в себе могучее животное. - Неплохо ты его отделал! - Петя чрезвычайно доволен. Что там за подпись? Я рассказываю, что Хаджиев, который живет в непрестижном двухэтажном доме, в непрестижной квартире, задумал строить большой и комфортабельный жилой дом. Проект уже готов, фонды выбиты, даже будущие квартиры уже распределены, но подпись я не даю: проект привязан к лавиноопасному участку. Ну не то чтобы явно опасному, но шансы есть - если седьмая лавина когда-нибудь окажется катастрофической. Правда, местные жители не припомнят, чтобы она так далеко заходила, но это для меня не аргумент: и в Альпах, и у нас отмечены случаи, когда лавины спят по нескольку веков, а потом вдруг просыпаются и безобразничают, позабыв про стыд и совесть. Я Хаджиева и. о складе предупреждал, но склад что - пустяки, он построил его без моей подписи, а позапрошлогодняя одиннадцатая не оставила от него камня на камне. Жилой дом - совсем другое дело, здесь можно при случае и под суд угодить, без согласия лавинщика строить дом Хаджиев не решится. И этого согласия он не получит. Насчет Юлии Петя вопросов не задавал - парень он тактичный. К тому же он в Кушколе не первый год и, наверное, эту историю знает.