Между тем первым, потрясающим, и следующим мгновением, когда (по крайней мере, так им показалось)
шевельнулся край белого полотнища, прошла, кажется, целая жизнь. Полотнище шевельнулось бесшумно, одним краешком, и снова замерло.
Они сидели еще довольно долго. Снизу, из кустов, донесся пронзивший их еле слышный, скорее угаданный, чем услышанный, вздох-стон...
- Хлопцы, а что... - сказал Аполлон робко, дернув правым плечом, будто сбрасывая с себя оцепенение.
- ...если там наш! - закончил за него Марко тоже еле слышным шепотом.
- А кто же еще! - вдруг, будто его разбудил этот шепот, встрепенулся и Тимко.
- Может, человек там сильно ударился или... - произнес Марко.
- ...получил ранение и нуждается в помощи, - докончил Тимко.
- А мы тут!.. - резко, уверенно, как будто это и не он сидел здесь в оцепенении еще минуту назад, вскочил на ноги Аполлон.
Из-под ноги у него сорвался комок сухой земли.
Совсем маленький. Сорвался и зашуршал по косогору в сухом бурьяне. В другой раз, возможно, никто бы этого и не услышал, но теперь, в напряженной и таинственной тишине, звук этот прогремел настоящим громом...
Услышав этот неожиданный шорох, Парфен Замковой, понимая, что он с парашютом все равно виден отовсюду, громко предупреждает:
- Не подходить! Стрелять буду.
Шорох обрывается, затихает и больше не повторяется.
Парфен, держа пистолет в руке, минуту выжидает, закусив губу, пересиливая боль. Не дождавшись отклика на свое предупреждение, допуская, что шорох, быть может, исходит вовсе не от человека, на всякий случай еще раз произносит твердым и на редкость ровным голосом:
- ...Почему ты прячешься? Я знаю, что здесь кто-то есть! Кто?!
И, к величайшему своему удивлению, сразу же слышит в ответ:
- Дядя, не стреляйте, это мы!
Голос мальчишеский, ломкий, но страха в нем вроде бы нет, только волнение. Кажется, даже радость. Вот так оказия! Не хватало сейчас только детей! Откуда они здесь взялись? Или, вернее, куда это он так неудачно (а гложет, и удачно?) приземлился?
- Кто же вы такие?
- Стреха, Цвиркун и Окунь! - поспешно, как когдато в школе, отвечает Аполлон.
- Гм... - довольно растерянно резюмирует Парфен, не зная, как ему с этими цвиркунами [Цвиркун - сверчок (укр.)] быть дальше. - А сколько же вас? - спрашивает просто так, лишь бы выиграть время.
- Да трое же!.. - удивленно отвечает все тот же голос.
- Гм... тогда так... тогда двое стоят на месте, а один - ко мне! - уже по-военному приказывает Парфен. - Только не вздумайте чего-нибудь!.. Я вас вижу, шутить не буду... Ежели что, не успеете и "мама"
сказать.
- Да вы ничего не думайте, мы свои!
- А чего ж тут думать! Давай сюда.
- Сейчас я! - После этого приглушенный короткий шепот и снова громко: Иду!.. Только вы не стреляйте!
Руки у меня пустые. Вот! Смотрите сами.
Парфен, конечно, ничего не видит. Он слышит только голос мальчика, шепот, опять голос, а потом шелест.
Щуплый, низенький мальчик с острым носиком быстро выныривает из-за куста. Останавливается в двухтрех шагах, освещенный луной. Руки протянул ладонями вперед. В узких темных штанишках, рубашка заправлена за пояс, на голове круглая кепчонка, и из-под нее прядями давно, видно, не подстригавшиеся волосы.
Какое-то мгновение молча, внимательно он рассматривает незнакомого человека, который упал к ним прямо с неба. Потом, удовлетворив первое любопытство, тихо спрашивает:
- Вы, дядя, с самолета?
- С самолета, конечно... Можешь теперь руки опустнть.
- А самолет наш?
- А чей же, ты думал?
- Ну...
- Вот тебе и "ну"! Зачем же это прыгать сюда комунибудь другому, сам подумай.
- Оно-то так... Только мы этого самолета почему-то не услышали.
Хлопец говорит тихо, глуховато, отдельные буквы произносит чуточку шепеляво, с еле заметным присвистом.
- Не прислушивались, вот и не услышали. Высоко шел. А больше никого вы здесь не заметили?
- Нет, не видели. А разве?..
- Да... ничего... А вы почему же здесь?..
- А мы - от Германии!
- Прячетесь?
- Ну да.
- И много вас?
- Здесь? Трое пока.
- Выходит, теперь будем вчетвером. Зови товарищей, чего же... Оружие у вас есть?
- Сейчас при себе нет.
- Гм... А вообще, выходит, есть?
- Вообще, конечно. Без оружия теперь сами знаете!
Война!.. Фю-ю-ють!.. Хлопцы, сюда!
Они подходят по одному и останавливаются рядом с первым. Один чуть выше шепелявого, в пиджачке, без фуражки. Другой - долговязый, туго обтянутый тесноватым, с короткими рукавами свитером, в изношенной пилотке.
Останавливаются и тихо здороваются.
Шепелявый, подойдя первым, кажется, только сейчас понял, что человек с неба лежит неподвижно неспроста. Словно бы опомнившись, встревоженно спрашивает:
- Ас вами, дядя, что?
- Да... - по-мальчишески "дакает" Парфен. - С ногой что-то... Оступился на ваших пеньках.
- Болит или как? - мгновенно присев на корточки, склонился к его ноге шепелявый.
- Да и болит и... Кто его знает! Вывихнул, подвернул, а может, и сломал, - жалуется Парфен, вдруг почувствовав себя с этими мальчишками как с давнишними знакомыми и оттого совсем уже успокоившись. Так, будто он прыгнул в самое что ни на есть безопасное место на всей земле, чуть ли не в дом родной.
- Немедленно нужно осмотреть! Которая? - потянулся к сапогу хлопец.
- Нет, сначала парашют... Скорее парашют... Сможете вы его где-то тут хотя бы временно припрятать?
- Ого! - откликается теперь низким баском долговязый. - Еще и как припрячем! И парашют и вас, если нужно. Так припрячем, что ни одна собака не найдет!
Год будут искать и не догадаются!..
Парашют, стало быть, теперь не проблема. Да и вообще, попав после приземления к своим (пускай это всего лишь мальчики, но мальчики местные, сами прячутся от оккупантов), Парфен успокоился. Мальчики пообещали припрятать его так, что ни одна собака не найдет. А это для начала решало многое, давало простор для маневра, возможность выигрыша во времени.
Хлопцы эти, его новые друзья, ознакомят Парфена с тем, что происходит вокруг. Они станут его глазами и ушами, его разведкой. Именно они могут скорее всего услышать что-либо о его друзьях-десантниках. А там, чего только не случается, помогут напасть на след местных подпольщиков, а то и связать с партизанами из отряда имени Пархоменко. Дело теперь лишь во времени.
Не зная еще даже того, где, в каком месте он находится, Парфен уже верил твердо: дело только во времени! Нужно только как можно категоричнее предупредить хлопцев, взять с них пионерское слово, чтобы они вели себя осторожно, держали язык за зубами.
Ну и с ногой... с ногой, надо думать, тоже все будет в порядке. Обычный, хотя и очень болезненный вывих.
Надо будет разуться, туго забинтовать ее, приложить холодный компресс, и, глядишь, боль утихнет.
Однако все началось именно с ноги.
Сразу же после того, как хлопцы на скорую руку свернули парашют, Парфен попытался подняться и... не смог.
- Это здесь, совсем недалеко, - подбадривал Аполлон.
Но комиссар не мог идти. Малейшее движение отдавалось болью прямо в мозгу. И такой невыносимой, что голова шла кругом. Даже луна в небе испуганно растягивалась гармошкой и прыгала куда-то вниз!
Хлопцы попытались поддержать его под руки. Он, мол, будет передвигаться на одной ноге, опираясь на их плечи, один даже сможет поддерживать поврежденную ногу. Но сразу же, как только ребята взяли его за плечи и попытались посадить, Парфена бросило в пот, и он почувствовал, что теряет сознание...
Это было уж совсем плохо. Просто позор! Крепкий, закаленный, тренированный лейтенант ведет себя, будто какая-нибудь неврастеничная барышня!
Передохнув, Парфен попросил ребят осторожно стянуть с ноги сапог. Однако довольно просторный сапог теперь словно прирос, прикипел к больной ноге.
Тогда он велел снять у него с ремня финку и разрезать голенище.