В резервном полку им было не по себе, им не давало покоя желание поскорее вырваться на фронт. Однако старательно учились.
На фронт их не послали. Вместо этого предложили школу парашютистов-разведчиков. Они согласились.
Дело свое освоили быстро и хорошо. Но и теперь во вражеский тыл их не отправили. Снова послали в глубокий резерв, как оказалось позднее, в одну из частей будущего Юго-Западного фронта.
Вместе с этим фронтом они прошли большой и нелегкий путь, участвовали в операциях по окружению вражеских армий под Сталинградом как рядовые бойцы-автоматчики. На родной Донбасс возвратились победителями, с медалями за оборону Сталинграда.
И только после этого нынешним летом вспомнили о них, предложили работать во вражеском тылу. Они охотно согласились. Довольно долго еще после этого готовились и тренировались в группе на побережье Азовского моря. Были очень довольны тем, что и дальше тоже будут воевать вместе...
Последней в их группу явилась миниатюрная, комичная в своей по-детски строгой замкнутости, веснушчатая радистка Настя Невенчанная. Потом прибыл командир - капитан Сапожников, и они, наконец, вылетели...
С самолета, услышав команду, выбросились они почти одновременно. И лишь теперь, впервые за два последних года, да и то, как оказалось, совсем ненадолго разлучились.
Опускаясь, они почему-то не заметили в небе других парашютистов. Оба, коснувшись земли, испытали гнетущее чувство одиночества, затерянности в совершенно незнакомом, чужом месте.
Петро Гаркуша стоял средь ровного поля в просе, метелки которого не доставали ему даже до края кирзовых голенищ. Освещенное тусклым светом луны, просо стелилось во все стороны, казалось бы, бесконечной равнины.
И лишь в одном месте этого пустынного пространства темным силуэтом выделялось дерево. Высокое... И не какое-нибудь там, а дуб! За ним еще какие-то деревца или кусты. Опушка леса... Наверное, опушка! Петро даже не особенно и обрадовался. Ведь именно так и должно быть. Это тот самый Каменский лес, в котором он, Петро, встретит своих, в котором где-то здесь поблизости уже ждут его Павло, капитан Сапожников, все товарищи.
Следовательно, и этот чертов парашют, белеющий здесь на все поле, можно будет там ненадежнее пристроить.
Петро бодро, решительным и уверенным шагом направился к лесу. Дорогу ему преградила межа с глубокими колеями и высоким, в ромашках, гребнем посредине. За межой был ров, заросший травой, терновыми кустами, шиповником, боярышником и бересклетом, одним словом, всем, чему и положено расти на любом порядочном лесном валу...
Петро решает, что лучше всего сейчас пойти по меже вдоль рва. Достает из нагрудного кармана маленький свисток и подает тихий условный сигнал: "Пить-пить!"
Будто какая-нибудь маленькая лесная птичка пропищала спросонок и умолкла. А через минутку снова: "Пигьпить!" И прислушивается...
Вокруг тишина. Глубокая ночная тишина. И поле и лес безмолвствуют.
Петро идет вдоль лесного оврага, то отходя, то приближаясь к лесу, то скрываясь под густой тенью деревьев, то снова появляясь на освещенной опушке. "Питьпить!.."
А в ответ - мертвая, плотная тишина. "Пить-пить!"
Он идет уже пять, десять, пятнадцать минут... "Питьпить!" Спина покрывается потом, ремень автомата врезается в плечо. И без того тяжелый парашют кажется совсем уже невыносимым грузом. Бросить его нельзя. А закопать покамест еще негде!..
Межа, а за нею и ров сворачивают круто влево. Луна остается за спиной. Петро идет... Сколько же это он идет? Километр, два или больше? "Пить-пить!" Заросли терна переползли через ров прямо на межу. Над ними раскинул свой колючий шатер боярышник. Дальше кусты. Невысокие. Недавняя, видно, вырубка. Петро кладет парашют в тень, под куст боярышника, усаживается на него и какое-то время отдыхает, расстегнув ворот. Сняв пилотку, вытирает ею мокрый лоб. Потом, передохнув, снова сигналит: "Пить-пить!"
И вдруг в ответ раздается тихое, но вполне отчетливое: "Пить-пить!" Такое в этот миг неожиданное, что ему даже не верится. Быть может, почудилось? Он долго ждет, вслушивается, не просвистит ли еще. Но никто не подает голоса. Странно! Тогда он, рассердившись и не придерживаясь уговора свистеть только дважды, заводит продолжительное: "Пить-пить, пить-пить, пить-пить!"
И точно так же слышится в ответ: "Пить-пить, питьпить!" Ах ты! Смеется над ним кто-нибудь, что ли? Он с досады опрокидывается спиной на парашют и какое-то время лежит, уставившись на звезды, вслушиваясь в тишину. Попробовать посвистеть еще раз, что ли? "Питьпить!" - "Пить-пить!" - сразу в ответ. И откуда-то с противоположной стороны неожиданно оглушительный голос:
- Ну и долго вы собираетесь тут свистеть?
Голос Павла!
Петро вскакивает, бросается на этот голос... В самом деле Павле! Поднимается из-под куста. Хлопцы трясут друг друга за плечи так, будто расстались по крайней мере несколько лет назад... Наконец, опомнившись, успокаиваются.
- А кто там еще? - шепотом спрашивает Павло.
- Где?
- Ну там! - кивает в сторону кустов Павло.
- А разве это... не ты?..
- Что?
- Ну... свистел, сигналил.
- И не думал.
- Гм... Странно. Эй, а ну, кто там? Чего дуришь?
Тишина. До неправдоподобности глубокая тишина.
Хлопцы ждут. Ждут, пока не надоедает ждать. "Питьпить!" - сигналит теперь уже Павло. "Пить-пить!" - сразу же откликается из кустов.
Павло решительно (ведь они теперь вдвоем!) шагает через ров и углубляется в заросли кустов. Петро бросается за ним. Но Павло успевает сделать всего лишь несколько шагов... Фр-р-р-р! Из куста прямо перед его носом выпорхнула какая-то птичка и сразу же скрылась из глаз. Хлопцы останавливаются, ждут. "Пить-пить!" - сигналит Павло. В ответ - тишина. "Пить-пить!" - повторяет он. И снова тишина.
- Тьфу!.. Чтоб ты сдохла! - с досадой плюет Петро, и хлопцы возвращаются к меже.
Оба они уверены, что перед ними Каменский лес и что они после того, как малость передохнут, встретятся со своими и разыщут партизан. И что свои где-то здесь, совсем недалеко, в лесу или в поле, и точно так же уже разыскивают их.
"Пить-пить!" - сигналят хлопцы по очереди, идя вдоль лесного буерака. Но в ответ не откликается даже птица. Долго идут сигналя и встречают за все это время лишь одно живое существо - ежа! Он намеревался пересечь перед ними межу, не успел и свернулся в колючий комок прямо в колее...
Межа и овраг снова круто сворачивают влево. Навстречу тянет влагой, низинной прохладой. "Пить-пить!"
Крутой спуск. Тропинка сужается, огибает кусты осоки, какие-то лужи, болотца. Зеркальце воды в зарослях.
И только здесь, наконец, осмотревшись как следует и измерив глубину водоема палкой, избавляются они от своих парашютов, утопив их в глубоком болотном окошке. Вдобавок они засыпают еще это место кувшинками и ветками вербы.
Миновали несколько крохотных озер, пересекли какой-то ручеек. Тропинка вьется вверх, все влево и влево.
Луна светит теперь им прямо в лицо, потом постепенно плывет направо, а позже скрывается за их спинами...
На часах уже сорок минут третьего. Они блуждают около двух часов. Скоро, вероятно, и рассветать начнет.
Идут, идут, и наконец:
- Слушай, так это же тот самый дуб, от которого мы начали!
Проходят еще несколько шагов, чтобы убедиться окончательно.
- Ну да!.. То же самое место. Терн и боярышник!
Останавливаются, утомленные и обескураженные.
- Так это, выходит, и весь лес? - с досадой говорит Петро.
- Это ничего не значит... Может быть, просто перелесок. А лес где-то там, дальше... Давай-ка лучше малость перекусим. Все равно ведь день придется провести здесь...
- Не хочу я, - возражает Петро, покорно переступая ров вслед за товарищем. Они углубляются в кусты, продираются на полянку и устало ложатся на траву в густой тени знакомого им раскидистого дуба.
"Пить-пить!" - пробует еще раз Павло.
Но лес вокруг молчит.