– Пришло время съехать с квартиры и купить дом, – заявил Льюис однажды утром, когда они с Эбброй сидели за чашечкой кофе, предшествующей завтраку. – Мне сделали предложение занять пост советника посольства, и я решил его принять.
Эббра дрогнувшей рукой опустила чашку на стол.
– Какого советника? Почему ты ничего мне об этом не говорил? Я полагала, ты все еще раздумываешь, продолжать ли армейскую карьеру.
– Я подумал и решил согласиться, – ответил Льюис и ловко сменил тему беседы, спросив, не забыла ли Эббра, что сегодня вечером они идут в театр.
На смену 1972 году пришел 1973-й, и временами Эббра всерьез задумывалась над тем, не работает ли Льюис на ЦРУ. Он не рассказывал ей, какие советы и кому дает. Он ничего не говорил ей о своей службе. Эббра пропустила срок сдачи рукописи – хотя она и опасалась, что издатель разорвет контракт, продолжать работу не могла.
Она продолжала получать через адвоката письма от Скотта. Как и раньше, Скотт угрожал ей, требовал, умолял бросить Льюиса и вернуться к нему. Он вкладывал в письма свои фотографии и снимки Саня, и всякий раз, когда Эббра доставала их из конверта, ей казалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Она так любила их обоих! Но она не могла вернуться к ним после торжественного обещания, которое дала Льюису. Когда в Париже были подписаны мирные соглашения, Эббра решила, что ночные кошмары оставят его. Вместо этого они лишь становились все более частыми и все более сосредотачивались на его вьетнамской подруге.
Психиатр предупреждал Эббру, что мучительные воспоминания людей, побывавших в плену, нередко концентрируются вокруг какого-либо заурядного события. Эббра гадала, верно ли это в отношении Льюиса, или он всерьез озабочен судьбой Там, поскольку был связан с ней более тесными узами, чем говорил.
Это предположение казалось весьма интригующим, но Эббре было трудно представить Льюиса в объятиях вьетнамки. Во всем, что касалось секса, он был пуританином. Невзирая на все ухищрения женщин, восхищавшихся им, Эббра ничуть не сомневалась, что он ни разу не попался на крючок. Столь же уверена она была и в том, что Льюис оставался верен ей, находясь во Вьетнаме.
Спустя несколько недель стало ясно: Льюис был прав, перемирие между Севером и Югом не затянется. Едва ли не первыми жертвами стали девять членов миротворческой миссии, чей вертолет был сбит в воздухе партизанами Вьетконга.
К осени коммунистические войска начали проводить небольшие операции на территории Юга. В начале 1974 года нападения участились. Они приобретали все больший размах. Письма Серены, которые она ежемесячно посылала Эббре из Сайгона, были посвящены тем затруднениям, которые они испытывали с Майком, подыскивая приемных родителей для десятков детей, все еще остававшихся на их попечении.
Мы должны пристроить их как можно быстрее, – писала Серена. – Здесь, в Сайгоне, каждый понимает, что времени осталось совсем мало. Конец уже близок.
Скотт продолжал слать ей письма через адвоката, но тон их изменился. Я по-прежнему люблю тебя и буду счастлив, если ты вернешься, но я уже не живу монахом, – сообщил он ей в своем последнем послании. – Это не в моем характере, и, надеюсь, ты это понимаешь! Но мне это не нравится, Эббра. Мне не нужны другие женщины. Мне нужна только ты. Я уверен, ты понимаешь, какую ужасную ошибку совершила. Жалость – это еще не повод жить с кем-либо. Знай Льюис, что сострадание – единственная причина, по которой ты остаешься с ним, он бы тебя не поблагодарил. Я не сомневаюсь: ты веришь, что твой поступок честен и благороден, но ты ошибаешься, милая. Это не так. Истинное благородство заключалось бы в том, чтобы вернуться к людям, которых ты любишь и которые любят тебя. Возвращайся, милая. Прошу тебя.
На Рождество Пэтти сообщила ей в письме, что одна из ее авторов, девушка, с которой Эббра пару раз встречалась в Лос-Анджелесе, отправляется в Лондон:
Она замужем за дипломатом, поэтому ты обязательно встретишься с ней в посольских кругах. По-моему, в последний раз ты виделась с ней на одной из моих вечеринок. По крайней мере Скотт ее помнит. Он считает, что она тебе понравится, поэтому я надеюсь, ты не обидишься, если я попрошу ее присматривать за тобой...
Еще в прошлом году Эббра возненавидела Рождество. Уж очень оно напоминало ей о детях, о Сане, заставляя мучительно раздумывать над тем, как могла бы сложиться ее судьба.
– Я вижу, ты не любишь званых обедов, – сказал Льюис, когда Эббра нехотя одевалась к вечеринке, которая должна была состояться в резиденции французского посла. – Но сегодня будет нечто особенное. Сегодня будут много говорить об ухудшении ситуации во Вьетнаме, и я хотел бы услышать об этом лично.
Как всегда во время подобных мероприятий, Эббру и Льюиса почти немедленно разлучили и они оказались в окружении разных групп людей, потягивавших шампанское.
– ...на мой взгляд, коммунисты готовы начать полномасштабное наступление на Юг, – говорил англичанин, стоявший рядом с Эбброй.
Эббра обвела взглядом помещение и увидела Льюиса, беседовавшего со светловолосой девушкой, которая показалась ей смутно знакомой. Уголки губ Эббры дрогнули в легкой улыбке. Должно быть, это та самая писательница, которая также пользовалась услугами Пэтти. Эббра гадала, найдется ли у них общая тема для разговора.
– Простите, я не запомнила вашего имени, когда нас знакомили, – взволнованно произнесла девушка. – Тут столько людей, порой я не слышу, что говорю. – Она оглянулась, увидела знакомое лицо Эббры и воскликнула: – О Господи, неужели это Эббра Эллис?! У нас общий агент. Не понимаю, почему она в последнее время бросила писать. Как вы думаете, она не больна? Она плохо выглядит. В последний раз я видела ее со вторым мужем. Она буквально лучилась от счастья. Еще ни разу в жизни я не встречала людей, которые так любили друг друга...
Но Льюис уже не слушал ее. Он смотрел на Эббру.
– ...и Пэтти попросила меня при возможности развлекать ее, потому что она стала настоящей затворницей...
– Прошу прощения, – вежливо произнес Льюис.
Он протиснулся сквозь заполонившую комнату толпу, и при его приближении Эббра улыбнулась. Только сейчас он заметил, какая она бледная и как напряженно держится, как сильно она изменилась.
– Едем домой, – коротко бросил он, беря Эббру за руку.
– Почему? Мне казалось, ты хотел узнать, что думает генерал о положении во Вьетнаме.
– Кажется, я вел себя как последний болван, – ответил Льюис, ведя Эббру через толпу к дверям. – Мне нужно с тобой поговорить.
Они молча ехали домой по темным улицам. Оказавшись в уютном тепле квартиры, Льюис налил Эббре хереса, протянул ей бокал, а сам закурил сигару.
– Что случилось? – удивленно спросила Эббра. – Ты согласился работать в другом месте и опасаешься, что мне там не понравится?
Она сидела в кресле у маленького стола из красного дерева. Льюис продолжал стоять, глядя на нее. Несмотря на тени под глазами и бледность, она по-прежнему была очень красива. На ней было облегающее фигуру платье из черного шерстяного крепа, элегантное и дорогое.
Льюис без лишних слов начал:
– Женщина, с которой я разговаривал, сказала, что видела тебя в Калифорнии. Ты была там со Скоттом.
Пальцы Эббры крепче стиснули ножку бокала.
– Да, мы встретились у Пэтти.
Льюис не отрывал от нее печальных глаз, в глубине которых поблескивали золотистые искорки.
– Она сказала, ты лучилась от счастья. И еще она добавила, что никогда не видела женщину, которая была бы так влюблена.
Эббра выдержала его взгляд, но ничего не ответила.
– Значит, ты действительно любила Скотта? Значит, я свалял дурака, решив, будто бы ты вышла за него только потому, что видела в нем мое продолжение?
Эббра поднялась на ноги и поставила бокал на стол.
– Я очень любила Скотта, – ровным голосом отозвалась она. – Я говорила тебе в Иосемите. Но ты не обратил на мои слова никакого внимания.