Фергюссон среагировал чисто по-британски: «Very interesting, we will study it», (очень интересно, мы подумаем), то есть с хода идею не отверг. Значит, у нее есть шансы на успех.
Повторю: британская дипломатия раскрыла свои лучшие качества, о которых я подозревал, но с которыми на практике не сталкивался. Естественно, подробная депеша с анализом высказываний Фергюссона и его коллег была отправлена. Такие послания помогали подправить некоторые не совсем точные наши представления о том, что происходит на Юге Африки[24].
Возвращаясь в Москву ― уже Аэрофлотом — и суммируя впечатления, я пришел к выводу, что анализ обстановки, необходимость корректив в нашей политике, схема возможных действий — словом, концепция которая сложилась в первые же недели работы на новом участке, в основе правильными, сточки зрения наших государственных интересов. Нужна теперь основательная ее обработка.
Вашингтон
Как нельзя более кстати подоспели консультации по региональным проблемам с США. Так они назывались на нашем дипломатическом языке. Инициативу их проведения проявили мы, американцы же довольно быстро откликнулись.
Aвгуст Э. Шеварднадзе по старой советской привычке — в отпуске у моря, в благословенном месте — Лидзаве, сейчас, вероятно, основательно разрушенной, как и вся Абхазия. Окончательно нашу позицию я согласовываю с ним по телефону. Благо, на всех правительственных дачах есть «вертушки» аппараты закрытой связи.
Итак, 26 августа 1986 года я в Вашингтоне. Естественно некоторое волнение: впервые я должен говорить практически о всех региональных конфликтах, а это все же новый для меня реферат.
Мой собеседник, заместитель Госсекретаря США по политическим вопросам Майкл Армакост, сразу располагает к себе: «Вы устали после перелета, к тому же разница во времени, поговорим подробнее завтра». Все же успеваю всучить ему некий, так сказать, экстракт советского подхода в концептуальном плане, по большей части в виде вопросов:
— Правильно ли я понимаю, что СССР и США хотели бы не только улучшить двусторонние отношения, но и оздоровить международную обстановку в целом?
— Согласны ли США с тем, что нельзя допускать, чтобы региональные конфликты выливались в открытую конфронтацию между двумя сверхдержавами?
— Хотите ли вы урегулирования всех региональных конфликтов или некоторые из них предпочитаете сохранить?
— Готовы ли США учитывать законные интересы других государств и народов, их право на самоопределение, независимое развитие без вмешательства извне? Ведь ни СССР, ни США не могут быть верховными арбитрами.
Возможно, вопросы звучат патетически. Но за ними немаловажный подтекст: новая советская политика пытается нащупать хоть что-то общее в идеологии подхода к региональным конфликтам, особенно на фоне значительно ужесточившейся при Рейгане американской, как мы считали, доктринальной позиции.
М. Армакоста, однако, голыми руками не возьмешь. Он реагирует кратко: мы, практики, пытаемся идти от конкретного к более общему, а не наоборот. Я на это: чисто прагматический подход не всегда может дать нужный результат.
Следующие два дня, 27 и 28 августа, плотно набиты беседами. Они касались и Ближнего Востока, включая недавнюю бомбардировку американцами Ливии, и ирано-иракского конфликта, и Афганистана, и азиатско-тихоокеанского региона, но здесь не место их вспоминать. Скажу лишь, что серьезное внимание американской стороны я обращал (в афганском контексте) на ядерные исследования Пакистана. М. Армакоста тогда это не очень беспокоило. А ведь и оттуда «выросли ноги» нынешней, вызывающей серьезную озабоченность конфронтации между Пакистаном и Индией.
По южноафриканским делам ядро моих настояний — это тот конфликт, где возможны совместные советско-американские усилия. Они имеют шанс на успех с точки зрения поисков справедливого (на это слово делается особый упор) политического урегулирования. Его надо искать поскорее, ибо альтернативой может быть кровавая баня. Ее следует всеми силами избежать.
В целом американцы находили мой анализ «интересным», искать точки соприкосновения в позициях не отказывались, но сразу же выявился ряд расхождений, которые и в будущем постоянно затрудняли взаимопонимание.
Попытаюсь их обозначить.
Американцы упрекали нас в склонности скорее к военному, чем политическому решению внутри Анголы. Тогда в этом была, возможно, своя логика. Они, однако, отказывались понимать, что наша позиция скорее вторична, ибо вытекает из поддержки того, за что выступают Ангола и Куба. Наши друзья опасались — и нельзя сказать, что необоснованно, — что не о замирении с УНИТА хлопочут американцы, а об уступке ей власти. Мы серьезно относились к своим союзническим обязательствам, закрепленным в Договорах с Анголой и Кубой, прислушивались к мнению ангольских и кубинских руководителей. Им мы постоянно говорили о необходимости также и политической работы, но свое мнение не навязывали. Не тот был характер взаимоотношений.
24
С ответным визитом для консультаций по африканской тематике в Москву приезжал мой друг П. Фэрвезер (он сменил Фергюссона), с которым несколько лет спустя мы встретились вновь, на этот раз в качестве послов наших двух стран в Риме.