Американцы — и это тоже не способствовало переводу внутриангольской проблемы в мирное русло — упорно не желали устанавливать официальные отношения с Луандой. Не заслужила, мол, МИЛА этого, незаконно она пришла к власти — не в результате выборов. Таковы были их доводы, когда мы призывали их к нормализации связей с Народной Республикой Ангола. А УНИТА заслужила? Отчего такая заангажированность? Чтобы отыграть неудачу 1975 года, не мытьем так катаньем привести к власти Савимби?
Так что я с убежденностью говорил, что ангольские внутренние дела должны быть устроены самими ангольцами. УНИТА я характеризовал как юаровскую креатуру, ее продленную вооруженную руку. Ставил американцам в упрек факт недавнего принятия Савимби в Вашингтоне (а его там привечали фактически на уровне главы государства), отмечал, что в Африке на это весьма плохо отреагировали. Аморальной считали поддержку УНИТА Соединенными Штатами и многие американские левые, и не только левые. Еще бы, в этом смысле США были в одной упряжке с расистской ЮАР.
М. Армакост высказывался за вывод из Анголы и Намибии всех иностранных войск, то есть и Кубы, и Южной Африки. В принципе мы не были против этого, знали, что ангольцы и кубинцы не уходят от такого разговора с американцами. Достигнут они договоренности, которая их устроит, — мы поддержим ее. Мне такая позиция казалась разумной. Американцы хотели большего — нашего постоянного давления на Анголу и Кубу. И хотя в аккуратной форме мы свою точку зрения до друзей доводили, подталкивая их к договоренности, американцам говорить об этом особенно не спешили.
Тем более, был тут юридический подтекст: Ангола не нарушала международно-правовые нормы, приглашая кубинцев, а вот южноафриканцы, залезши в Намибию и далеко в Анголу, попирали их.
Когда, скажем, заместитель министра обороны Р. Армитэдж в разговоре по АТР подчеркнул, что все азиатские страны приветствуют нахождение американских войск в Южной Корее, трудно было удержаться и не парировать: все прифронтовые государства в Африке одобряют тот факт, что кубинцы сдерживают юаровцев в Анголе. ЮАР, говорил я, должна была прекратить оккупацию Намибии еще до того, как кубинские войска появились в Анголе, и даже до того, как сама Ангола стала независимой. Да и резолюция 435, которой тогда исполнилось уже восемь лет, — плод сугубо западного творчества. США гордятся тем что были соавторами. Теперь свою же резолюцию нагружают новыми увязками, а мы, хотевшие было вотировать документ, защищаем его в первозданном виде. Вот какая диалекгика.
Дело было не только в морально-правовой стороне дела. У нас не было уверенности в том, что даже при реализации увязки ЮАР выполнит свою часть обязательств, уйти из Анголы, не будет препятствовать независимости Намибии. Гарантии на этот счет были сугубо вербальные, большe со слов американцев. (Замечу в скобках, что в конечном счете ушли и кубинцы, и южноафриканцы, а вот вооруженные силы США до сих пор остаются в Южной Корее и не спешат с уходом.)
«Почему вы так боитесь задеть ЮАР, опрашивал я американцев, почему так упорно отказываетесь от экономических санкций? Ведь все беды идут от ЮАР. Некоторых же других «носителей зла» вы давите за милую душу, взять ту же Ливию. Вас ЮАР шантажирует угрозой коммунизма, хотя в этом регионе им и не пахнет. Так будет продолжаться до тех пор, пока вы не сбросите идеологические шоры».
Несмотря на полемику мы договорились о важном — постараться не выпячивать конфликт на Юго-Западе Африки как предмет конфронтации между Востоком и Западом. Каждый со своей стороны подтвердил намерение не подливать масла в огонь, попытаться сохранить имеющиеся точки соприкосновения и, пока еще есть возможность, сблизить их, стремиться к тому, чтобы наши пути не расходились — в общем не превращать Африку в арену борьбы внешних сил. Негусто, но для начала не так уж плохо.
Где мы серьезно схлестнулись, так это по Центральной Америке, но это мне описывать здесь, к счастью, не надо. Закончу тем, что попросил я американцев дать мне полный список их жизненных интересов в мире, на кои они постоянно ссылались. Списка я, разумеется, не получил, но каким пышным цветом расцвел весь этот букет к настоящему времени! Цитировал я тогда Михаила Сергеевича: «Мир не есть чья-либо вотчина», — но уже тогда для американцев это было не больше, чем сотрясение воздуха.