(Спустя десяток лет прочел я о данном эпизоде в уже упоминавшейся книге Ч. Крокера: «Анатолий Адамишин решил схватить микрофон, чтобы пропеть псалмы новому политическому мышлению», — и подумал, что даже такой проницательный наблюдатель, как мой друг Чет, не уловил, ради чего я буквально вырвал — тут он прав — возможность сказать несколько слов.)
А ведь за несколько часов до этого Президент Сассу-Нгессо, тепло принимая меня, подчеркивал, что, несмотря на все «контактные группы», несмотря на все многолетние усилия западников, им так и не удалось решить намибийский вопрос. «Так что мы всецело обязаны вам, внешне незаметной, но решающей роли Советского Союза».
Тогда я, кстати, доверительно информировал его о недавней встрече с южноафриканцами, отметил, что, по моим наблюдениям, ЮАР согласится с победой СВАПО на выборах, не будет исправлять их результаты насильственным путем. Дело теперь за политической работой освободительного движения. Даже юаровские политики считают, что оно получит не менее 40 % голосов.
Президент придерживался того мнения, что теперь, в новой обстановке, Луанда найдет возможность договориться с унитовцами. Я позволил себе реплику: «Больно уж Ч. Крокер хвалит Савимби. Это порой наводит на мысль, что он просто не знает, что с ним делать дальше».
Министры подводят итоги
7 декабря 1988 года Дж. Шульц и Э. Шеварднадзе встретились в Нью-Йорке и как бы подвели итог советско-американскому сотрудничеству в урегулировании регионального конфликта на Юге Африки. Прошло всего десять месяцев после первого разговора на эту тему, но как же изменились и тональность, и содержание беседы.
Госсекретарь высоко оценил усилия Советского Союза, позволившие продвинуть переговоры до уровня практической договоренности. И мы, и американцы были едины в том, что ни в коем случае нельзя оттягивать подписание соглашений, необходимо провести их в сроки, закрепленные в браззавильском протоколе, т. е. 22 декабря. А настроение отложить подписание было, прежде всего у ЮАР, но не только у нее. Договорились мы с американцами также о том, что к процессу предоставления независимости Намибии следует приступить незамедлительно. Относительно внутренних ангольских дел Шульц выразил надежду, что и здесь две державы будут действовать заодно. В общем, это и произошло, хотя далеко не так успешно, как хотелось бы.
На последней минуте
Казалось, все было на мази. Однако и заключительная часть переговоров изобиловала драматическими поворотами.
Подписание документов было намечено в штаб-квартире Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. Тем самым подчеркивалась ответственность ООН за Намибию, роль, которую она уже сыграла во всем этом процессе и какую еще предстояло сыграть в осуществлении принятых решений.
Мой министр летел через океан спецрейсом непосредственно к церемонии, я должен был попасть туда на день раньше. Оказалось — трудно с билетами: слишком много народа торопилось в одно и то же место. К тому же дело шло к Рождеству. Я был поставлен на лист ожидания рейса «Панамерикэн» из Франкфурта. Подобная процедура — дело ненадежное, и я позвонил своему давнему приятелю Нику Ильину, занимавшемуся общественными связями в «Люфтганзе». Он сделал невозможное: забронировал место на рейс их авиакомпании до Нью-Йорка, а до Франкфурта аэрофлотовский билет у меня был.
Западногерманский самолет благополучно доставил меня в аэропорт Кеннеди. Встречают товарищи из советского представительства при ООН. Едем в машине. Радио, как обычно, включено. И вот тебе новость: боинг «Панамерикэн», шедший из Франкфурта, взорвался в небе Шотландии над местечком Локкерби. Тогда погибли некоторые непосредственные участники африканской эпопеи, в том числе швед Бернт Карлсон, комиссар ООН по делам Намибии. Это, конечно, был шок.
Ахать и охать, однако, долго не пришлось. Тут же в машине мне передали просьбу кубинских друзeй немедленно по прибытии связаться с ними. Звоню. Они мне: «Товарищ Адамишин, не могли бы Вы срочно приехать к нам, дело неотложное и не для телефонного разговора». Вместе с нашим тогдашним представителем при Организации Объединенных Наций Александром Михайловичем Белоноговым едем. Нас встречают у входа в кубинское представительство при ООН, долго ведут по внутренним лабиринтам здания, через многочисленные посты охраны, пока не приходим в то, что в дипломатических миссиях обычно называлось «бункер». Помещение, как правило, без окон, наглухо закрытое, чтобы исключить подслушивание. Было такое и в некоторых наших посольствах, что побогаче. Работать в таких комнатах было из-за духоты невыносимо. Кубинское помещение мало чем отличалось от нашего, и час, который мы там провели, мог показаться бесконечным, если бы не то, чем нас встретили.