Пришло и осознание того, что внутреннее урегулирование в Анголе на условиях, приемлемых только для руководства этой страны, недостижимо. Здесь также нужен компромисс, включая поощрение национального примирения по линии МПЛА — УНИТА. Тем более, — добавляли мы, чтобы облегчить прохождение этого тезиса, — если оно будет достигнуто на антиюаровской базе.
Мы запросили и получили согласие на то, чтобы иметь возможность воздействовать на ангольцев и кубинцев, дабы сократить сроки вывода кубинских войск; на то, чтобы не исключать возможность симметричного сокращения военной помощи — мы Луанде, США — УНИТА[65]; наконец, на то, чтобы иметь контакты с правительством ЮАР. Более того, мы закладывали прямое поручение МИД довести советскую точку зрения до сведения юаровского правительства. Вот это-то я и исполнил в Браззавиле в беседе с двумя южноафриканскими министрами.
Сделан был и весьма важный, на мой взгляд, вывод, почему мы очутились на Юге Африки в подобной ситуации. В начале семидесятых годов, указывали мы, в этом регионе у нас не было сколько-нибудь важных интересов. В результате, однако, решений, принятых советским руководством в период обретения Анголой и Мозамбиком независимости и сразу после этого, события своей инерцией втягивали нас в водоворот как бы помимо нашей воли. В итоге Советский Союз оказался глубоко вовлеченным в крупномасштабный конфликт, не получая от этого каких-либо тактических выгод или стратегических преимуществ.
Да, с таким комплексным обеспечением, предусматривавшим ответы на уже возникшие и еще только могущие возникнуть вопросы, можно было жить. И времени-то прошло совсем ничего, а совершился глубокий пересмотр нашей политики на Юге Африки. Мы шли в ногу с требованиями перестроечного времени. Не случайно тогда в практическую плоскость встали вопросы нашего ухода из Афганистана, вьетнамского — из Камбоджи, кубинского — из Анголы, южноафриканского — из Намибии. Речь, понятно, шла не только об изменении отношения к региональным конфликтам, но и о прекращении холодной войны в «третьем мире», истощавшей наши ресурсы. Не случайно и то, что не менее, если не более, радикальные шаги были в эти же месяцы и годы сделаны в деле ограничения гонки вооружений. В итоге быстро менялась обстановка в мире. Переход от конфронтации к сотрудничеству был осознанным выбором. И, добавлю, — выбор без вариантов, если вспомнить, к какому финишу пришел в гонке вооружений Советский Союз, в каком экономическом тупике оказалась страна. Но извне никто не смог бы принудить нас изменить политику. Если бы не перестройка, неизвестно, как долго продолжалось бы противоборство. Можно спорить, кто начал холодную войну. Но кто первым проявил инициативу, чтобы остановить ее, — это, думаю, ясно.
Без нас соглашения не было бы
Некоторые авторы, тот же Ч. Крокер, явно стремятся приуменьшить нашу роль в урегулировании конфликта. Другие, хотя их явное меньшинство, ее признают, как и то, что без СССР решения проблем, возникших на Юго-Западе Африки, достигнуть бы не удалось. Нечего и говорить, что я отношусь к последним.
Разумеется, ключевая миссия в поисках решения принадлежала непосредственно заинтересованным сторонам — Анголе, Кубе, ЮАР. Для того, чтобы они пришли к согласию, немало сделали американцы. Это — две крупные составляющие, но было ли их достаточно? Скорее всего, нет. Без вклада Советского Союза нью-йоркские договоренности, — в том виде, в каком они были достигнуты, — долго еще оставались бы неосуществленным проектом.
В связи с этим не могу отказать себе в удовольствии процитировать такого специалиста, как американский профессор Мелвин Гудман. Вот что он пишет: «Горбачев использовал любую возможность для того, чтобы… уменьшить вовлеченность Москвы в конфликты в Африке и снизить напряженность в отношениях с США. Поворотный пункт— 1988 год, когда Советы сыграли закулисную роль в прекращении тринадцатилетнего присутствия в Анголе кубинского экспедиционного корпуса, в уходе ЮАР из Анголы и южноафриканской администрации из Намибии. США не смогли бы своими посредническими усилиями привести дело к соглашению, подписанному в ООН в декабре 1988 года, если бы не советское давление (Гудман был бы более точен, если бы сказал «влияние» — А.А.) как на Луанду, так и на Гавану. Ангольский вопрос, символ краха разрядки в 1975 году, стал образцом советско-американского сотрудничества в разрешении споров в третьем мире»[66].
65
По крайней мере в этом пункте задержка с выходом решения сослужила плохую службу. Зная, что соответствующий пункт предусмотрен в наших предложениях, мы намекали американцам, что если будет прекращена их военная помощь, можно будет подумать насчет советских поставок правительству Анголы. В конечном итоге, но много позже, где-то весной 1991 года, так и произошло. Но в тот момент мы не могли пойти дальше намеков. В итоге оказались выполненными практически все меры по урегулированию конфликта, о которых мы докладывали ЦК, кроме пункта о прекращении военной поддержки УНИТА со стороны США. Этого от американцев добиться не удалось даже после того, как от УНИТА по договоренности с Луандой отошла официальная ЮАР в обмен на прекращение присутствия АНК на ангольской территории. Основную роль, однако, сыграло то обстоятельство, что американцы выкрутили руки правительству Анголы, выведя вопрос о своих отношениях с Савимби за рамки переговоров по ангольско-намибийскому узлу.