В течение всего первого года не было ни выходных, ни отпусков. Вечером ежедневно устраивались политические собрания, которые заканчивались около одиннадцати часов. Детей перетаскивали в деревню, где я жила с ними одна, опять-таки новые друзья. Утром в четыре часа я поднималась, будила сына, брала на руки дочку, и мы возвращались на кухню, где дети досыпали на скамейках. Я безропотно тянула эту лямку долгие два года.
Как ни странно, помогала мне преодолевать невзгоды нищета крестьян вокруг меня. Когда я видела голодных, с раздутыми животами и тоненькими ножками и ручками, детей, которые бегали голыми вместе с голодными собаками по грязным улочкам деревни, когда я видела худых и недоразвитых школьников из класса, в котором учился мой сын и другие дети моих сотрудников и которые были на две головы ниже наших детей, когда я слышала плач больной девочки с большим фурункулом на шее, и никто не мог ей помочь, — я сразу сравнивала жизнь этих крестьян с нашей. У нас все-таки была какая-то надежда в будущем вырваться из тупика, а у них никакой надежды не было. Они испокон веков, из поколения в поколение маялись в примитивных домах, спали всей семьей на общих топчанах, ели один раз в день весь год, у них не было топлива, даже опавшие листья с деревьев и сухую траву экономили, как могли. А о медицинской помощи вообще и мечтать не могли. Зимой взрослые сажали маленьких детей в деревянные бочки, наполненные грязными тряпками и ватой, по нескольку детей в одну бочку, чтобы они не замерзли. Дети находились в бочках по несколько месяцев, я видела, как измотанные такой жизнью матери вынимали оттуда умерших от голода и болезней детей. Когда я обнаруживала пропажу детской одежды в моей комнате, я не жаловалась и не роптала, так как жизнь моих детей не шла ни в какое сравнение с крестьянской. Когда одноклассники моего сына вырывали из рук наших детей кукурузные лепешки, которые те брали в школу в качестве обеда, я и к этому относилась снисходительно и учила сына жалеть своих сверстников. Когда я видела плачущих от боли детишек, я тайком от нашей интеллигенции помогала им — обмывала воспаленные места и смазывала лекарствами. Однако я знала, что на всех не напасешься, всю деревню не согреешь. Раньше я видела нищее существование крестьян на севере Китая, и мне это тоже помогало преодолевать свои трудности, но то, что я увидела на юге, и во сне не приснилось бы.
Наша рота называлась Тринадцатой. Я давно заметила, что это число всю жизнь преследует меня, почти все мои беды связаны с ним. Родилась 13 января, отца арестовали на Тверском бульваре, 13, в тринадцать лет меня вывезли в Китай, в «13-ти гробницах» я впервые познала, что такое тяжкий физический труд, свою переводческую работу начала в гостинице по адресу Ваньшоулу, 13, наконец, приехала с детьми в трудовой лагерь — и опять рота № 13.
Однако, тринадцатого числа произошло событие, которое потрясло весь Китай и в большой степени повлияло на мою судьбу и судьбу моих детей, но в лучшую сторону.
13 сентября 1971 года Линь Бяо после неудавшегося покушения на Мао Цзэдуна вдруг решил бежать за границу и разбился с сыном и женой в Монголии. Это событие потрясло всех, так как лишь два года назад Мао Цзэдун на Девятом съезде партии объявил Линь Бяо своим преемником и даже закрепил это решение в Уставе КПК. В памяти китайского народа были еще свежи торжественные речи вождей, передовые статьи в «Женьминь жибао», а также демонстрации по всему Китаю в честь этого события. А теперь этот «верный ученик и соратник Мао Цзэдуна» спланировал взрыв поезда вождя, а после неудавшегося покушения забрал секретные документы и на самолете бросился в объятия «врага номер один» — Советского Союза, но не долетел и сгорел заживо вместе с женой и сыном. Как и чем это объяснить? Большинству здравомыслящих людей было над чем призадуматься.
В конце 1971 года явно почувствовались послабления в лагерной жизни — в воскресенье мы могли отдыхать и даже ходить в ближайший поселок за любыми покупками, мой муж вернулся в семью, меня приравняли к «революционным массам» и даже разрешили съездить в город Наньчан для обследования дочки. Ее здоровье было подорвано до такой степени, что врачи сказали, что помочь ничем не могут. В конце декабря руководство решило отправить всю нашу семью вместе с первой партией возвращающихся сотрудников Бюро переводов обратно в Пекин. После возвращения в Пекин я потратила более семи лет на лечение дочки, для нас обеих это были годы мук и страданий, но я все-таки выполнила данное себе обещание — спасти девочку от неминуемой смерти.