— День независимости как-никак, — вставил Могильщик.
— День независимости, — повторил лейтенант Андерсон и тяжело вздохнул. Он оттолкнул от себя отчеты и отцепил бумажку, прикрепленную скрепкой к нижнему углу журнала. — Вот ваше задание на сегодня. От капитана.
Могильщик присел на стол и свесил голову, а Гробовщик по привычке остался у стены в глубине комнаты, где свет не падал на его лицо. Он так всегда делал, когда ждал непредвиденного.
— Вам велено охранять Дика О'Мэлли, — сообщил Андерсон.
Оба детектива вопросительно уставились на лейтенанта, но не перебивали, давая тому возможность самому докончить шутку.
— Десять месяцев назад он освободился из федеральной тюрьмы Атланты…
— Кто в Гарлеме не знает об этом? — сухо обронил Могильщик.
— Очень многие не знают, что бывший заключенный Дик О'Хара — это преподобный Дик О'Мэлли, лидер нового движения «Назад в Африку».
— Ближе к делу, шеф.
— Он попал в переплет. Синдикат проголосовал за его устранение, — сказал Андерсон так, словно делился секретной информацией.
— Ерунда! — отрезал Могильщик. — Если бы синдикат решил его убить, он бы сейчас уже тлел в могиле.
— Может быть.
— Что значит «может быть»?! В Гарлеме всегда есть с десяток подонков, готовых отправить на тот свет кого угодно за сотню долларов.
— О'Мэлли убить не просто, очень не просто.
— Просто убить любого, — возразил Гробовщик, — потому-то мы полицейские и ходим с оружием.
— Не понимаю, — сказал Могильщик, рассеянно похлопывая себя по правому бедру. — Эта крыса донесла на своих прежних хозяев, занимавшихся страховым рэкетом. Из-за него Большое жюри осудило тринадцать человек, в том числе одного из наших — лейтенанта Брендона из Бруклина.
— Черная овца! — неосторожно брякнул Андерсон.
— Это точно, — сухо отозвался Могильщик, вперив взор в Андерсона, от чего тот покраснел и промямлил:
— Я не в том смысле.
— Я понимаю, что вы не в том смысле, но вы не понимаете, в каком я смысле.
— Ну так что вы думаете?
— Я думаю — зачем он это сделал?
— За вознаграждение, — сказал Андерсон.
— Точно. В мире полно людей, готовых на все ради денег. Он решил, что ухватит полмиллиона — десять процентов от общей суммы, скрытой от налогов. Он рассказал, как они скрыли от правительства пять миллионов долларов. Семеро из тринадцати отправились за решетку, в их числе и сам стукач. Он так распелся, что рассказал и про себя: оказалось, он тоже не платил налогов. Поэтому и его посадили. Он отсидел тридцать один месяц, а теперь вот вышел. Уж не знаю, сколько сребреников ему отвалили.
— Около пятидесяти тысяч, — сказал Андерсон. — Причем он все их вложил в свое дело.
— Мы с Могильщиком неплохо распорядились бы пятьюдесятью тысячами, — подал голос Гробовщик из темноты. — Но мы служим в полиции, и нам эти проценты не светят — все отберут в какой-нибудь фонд.
— Об этом после, — сказал Андерсон. — Главное — не дать им его укокошить.
— Значит, синдикат решил разделаться с этим крысенком, — сказал Могильщик. — Они сказали: «О'Мэлли может сбежать, но спрятаться не сумеет». Но О'Мэлли не побежал, а если и спрятался, то за Библией. И он жив-здоров. Вот я и хотел бы знать, почему это он сделался такой важной птицей, что его должна защищать полиция, почему синдикат за десять месяцев так и не разобрался с ним.
— Ну, во-первых, многие в Гарлеме, причем люди уважаемые, серьезные — священники, политики, лидеры различных негритянских организаций, — полагают, что Дик делает много хорошего. Он выкупил закладную на старую церковь, он стал инициатором движения «Назад в Африку».
— Настоящее движение «Назад в Африку» не желает иметь с ним ничего общего, — перебил лейтенанта Гробовщик.
— И эти люди осаждали комиссара с просьбой приставить к нему охрану из полиции. Они убедили комиссара, что, если сюда пожалуют белые убийцы и застрелят его, поднимется черный бунт.
— И вы во все это верите? Вы всерьез думаете, что они убедили комиссара в этой чуши? В том, что синдикат целых десять месяцев никак не может его убить?
— Может, этим людям понадобилось так много времени, чтобы убедиться в его пользе для Гарлема.
— Это другое дело, — согласился Могильщик. — Это одна причина. Но как насчет других?
— Комиссар умолчал о них. Он далеко не всегда раскрывает душу мне и капитану, — ответил лейтенант с легким сарказмом.