читались те, кто состоял на учете при БРЭМ, где все они делились на политических, аполитичных и антикоммунистов, то с 1940 года эти же лица и вновь прибывшие уже делились активистами БРЭМ на экзаменующихся, пассивных и активных антикоммунистов. ЦАК имел свой орден — «Возрождение Азии» в виде овала, в середине которого на темно-золотисто-зеленом фоне эмали белый меч пронзает красную звезду. Вступление в мировую войну Японии, ознаменовавшееся ее нападением на американскую военно-морскую базу Перл Харбор в декабре 1941 года, изменило многое в жизни русской эмиграции. Для иностранцев, в том числе и русских, наступили тяжелые времена. Японские оккупационные власти ужесточили административный и политический контроль над проживавшими европейцами и американцами, создавали всевозможные препоны для их экономической деятельности, усилив идеологическое давление на шанхайскую прессу. Начало Великой Отечественной войны совпало с заявлением двух эмигрантских организаций — «Союза монархистов» и «Союза русских военных инвалидов в Шанхае» о своей готовности сражаться на стороне Германии. После того, как русские эмигранты разделились на «пораженцев» и «оборонцев», причем последних, желавших победы Советского Союза, было значительно больше. Немалую роль в появлении в Шанхае значительного числа симпатизирующих СССР людей сыграл «Союз возвращения на Родину», действовавший в Шанхае с конца тридцатых годов. Откровенно просоветская газета «Родина», сменившая с лета 1941 года свое название на более нейтральное — «Новая жизнь», активно пропагандировала советский образ жизни. Газета стремилась оказать значительное влияние на умы эмиграции, особенно в ее последний период, когда в Шанхае наметился рост желающих вернуться в СССР. В 1943 г. одним из первых, после неоднократных просьб, получил советское гражданство А.Н. Вертинский и после четверти века скитаний вернулся на родину. Надо признать, что с началом Второй мировой войны в среде русской белой эмиграции на Дальнем Востоке произошел традиционный для всей русской эмиграции в целом раскол. Самые «правые» из эмигрантов, особенно активно боровшиеся все эти годы с советской властью и наиболее враждебно настроенные к СССР руководители эмигрантских организаций, созданных японцами, таких как БРЭМ и его филиалы, приветствовали начало войны и желали выступления Японии на Дальнем Востоке. Их руками японское командование создавало малочисленные русские военные отряды для участия в планировавшейся войне с СССР. Первый такой отряд был сформирован в 1937 году, располагался он недалеко от Харбина. Во главе стоял японский полковник Асано. Отряд так и называли «Асано», а тех, кто служил в нем, — асановцами. С 1944 года самурай Асано «пошел на повышение» и с достоинством отбыл в Харбин. Его сменил русский полковник Смирнов, его заместителем стал майор Михайлов, из забайкальских казаков. Ну, а тех, кто служил в отряде, по сложившейся традиции продолжали называть «асановцами». Каждый призыв в отряд состоял из 45–50 новобранцев, прибывавших с восточной стороны железнодорожной ветки КВЖД. Чуть меньше прибывало в отряд из Хайлара и Трехречья. Еще накануне войны, в 1938 году этот отряд использовался японцами в боях с корейскими партизанами, а годом позже, в 1939 году, в составе 250 человек участвовал в боях против Советской армии на реке Халхин-Гол. Второй русский отряд был сформирован в Хайларе, накануне начала Великой Отечественной войны в 1941. Отряд возглавил полковник из забайкальских казаков, И.А. Пешков, известный своими зверствами в Трехречье в 1932 году. Уже в ходе Второй мировой, в самом конце 1943 года, отряд Асано был наконец развернут в «Российские воинские отряды» армии Маньчжоу-го, состоявшей из регулярных частей кавалерии, пехоты и отдельных иррегулярных казачьих частей. При Российских воинских отрядах белыми эмигрантами было открыто двухлетнее военное училище, выпускникам которого предоставлялась последующая возможность службы в Квантунской армии. Руководство Союза казаков по заданию японской армии сформировало собственные казачьи части, состоявшие из 5 полков, двух дивизионов и одной отдельной сотни, входивших в так называемый Захинганский корпус. В это же время в эмигрантской среде даже бывших кадровых военных Русской армии исподволь стали появляться и «оборонческие» настроения. Русское население Харбина часто с большим трудом получало правдивую информацию о положении дел на советско-германском фронте, так как за слушание передач советских радиостанций русские люди бесследно исчезали в застенках японской военной разведки. И все же русское население пыталось принимать коротковолновое радио с помощью разных нехитрых инженерных приспособлений. В феврале 1945 года советскими пропагандистами из Хабаровска было организовано вещание на Харбин и Маньчжурию квазиподпольной эмигрантской радиостанции, находившейся якобы в Харбине. В ее передачах, кстати, принимал активное участие известный советский писатель, автор монументального произведения о неистребимом большевистском бронепоезде «14–69», сам бывший эмигрант, Всеволод Иванов, прямо-таки с комсомольским не по возрасту азартом взявшийся за новое для себя дело радиокомментатора. Сведения об относительно реальном положении дел на фронте поступали к русским эмигрантам и от тех советских людей, которые служили в штате советского Генерального консульства и странной категории «не выехавших советских граждан». Из Харбина эта информация текла дальше, вдоль по линии КВЖД. Эмигрантская пресса в Маньчжурии, естественно, находилась под жесточайшим контролем японской военной цензуры. Дело порой доходило до курьезов, когда знаменитый эмигрантский «Рубеж» вплоть до 25 июля 1945 года помещал статьи о победах японской армии. Последний из номеров «Рубежа», вышедший в августе 1945 года содержал статьи, написанные в лучших традициях советского агитпропа о выполнении «великих задач, стоящих перед Квантунской армией и правительством Маньчжоу-го». Высшее руководство БРЭМ в конце июля 1945 года, охватила паника. Последний начальник БРЭМ генерал-майор Л.Ф. Власьевский подписал свой последний приказ 4 августа 1945 года, назначив временно исполняющим обязанности начальника Главного бюро некоего М.А. Матковского. Сам Матковский успел лишь выпустить два распоряжения по штату БРЭМ, а 18 августа 1945 года неожиданно для всех выступил с публичным, покаянным обращением к генеральному консулу СССР в Харбине. В этом документе он выразился вполне в советском духе вдохновенным тоном записного советского борзописца, просил руководство СССР предоставить проживающим в Маньчжурии «бывшим российским подданным, по формальному признаку именующимся российскими эмигрантами… возможность трудиться — во имя тех высоких принципов, за которые наш народ выстоял и победил». Для того, чтобы придать своей деятельности наиболее нейтральный в тазах Советов вид, Матковский подчеркивал, что «лично с самого основания Бюро выполнял обязанности одного из высших руководителей Бюро эмиграции и считает, что по объективной справедливости должен нести ответственность за те или иные действия российских эмигрантов». На основании чего он просил советское правительство «дать ему возможность понести полную ответственность по всей строгости законов СССР и освободить от таковой всех остальных российских эмигрантов». В отличие от Матковского, дождавшегося в Харбине прихода Красной армии, другие лидеры дальневосточной эмиграции, такие, как генерал Семенов, идеолог русского фашизма Константин Родзаевский, Бакшеев, и сам генерал Власьевский, пытались спастись из Китая бегством но были арестованы при участии вездесущих органов СМЕРШ. Как всегда, «компетентные органы» проявили и в этот раз неплохое знание тонкостей маньчжурской географии и топонимики ее отдаленных уголков. Г.М. Семенов был пойман и арестован в Дальнем, а «главный фашист» К.В. Родзаевский — в Чанчуне. Говоря о рядовых эмигрантах, можно с уверенностью сказать, что большинство из них искренне приветствовало приход Красной армии в Маньчжурию, не особенно заглядывая в собственное будущее. Советское генеральное консульство создало в Харбине штаб обороны под руководством своего сотрудника Н.В. Дрожжина, в который входило до 3 тысяч русских. Из них лишь 240 были советскими гражданами, а все остальные 2760 — русскими эмигрантами. Русская молодежь в Харбине разоружила японские воинские части Маньчжоу-го и поставила перед собой задачу сохранить в неприкосновенности все городские жизненно-важные коммуникации до прихода советских войск. По многим воспоминаниям участников тех бурных событий русские жители Маньчжурии оказывали всевозможное содействие советским солдатам. Это было и в крупных городах — Харбине, Чанчуне, Мукдене, Дальнем и на множестве маленьких станций КВЖД. За это, после окончания Второй мировой войны, согласно указам Президиума Верховного Совета СССР определенной части эмигрантов было предоставлено право получения советского гражданства. Это право получали лица, состоявшие к 7 ноября 1917 г. подданными бывшей Российской империи, а также, лица, утратившие по каким-то уважительным причинам советское гражданство, и их дети. В первую очередь это право распространялось на эмигрантов, которые в описываемое время проживали в Маньчжури