Наутро поднялся купец, оглядел комнату, где провел свою блудодейную ночь. Не похожи хоромы на барские. Скудновато все, бедно.
А милая кралечка сладко спит, посапывает. Как же во сне красива она, аки девочка маленькая невинная. Распушила волосы белые, по подушке разбросала, плечики нежно поднимаются, веки подергиваются. Сон видит красавица.
Не стал мешать Василий. Вышел на дрянную кухоньку, сварганил себе кофею на модном тогда керогазе, двинуться домой поспешил. Да не сразу дорогу нашел в темных извилистых лабиринтах. Барыня сия в многокомнатной квартире жила, да только непонятно было: все ее собственные хоромы, али купила лишь пару комнат. Длинные коридоры, замызганные, дверей обшарпанных множество. Не так красиво, как у бар должно быть! Больше на разбойный притон или рабочий барак походит.
По коридору шел купец, двери дергал, выход искал. Все комнаты заперты оказались, лишь в одной Вася заметил недвижимое тело на кровати пуховой. Показалась знакомой ему мирно спящая старуха, похожей на незваную ночную гостью. Разглядеть бы повнимательней. Но на окнах висели шторы темные, а огня зажигать Василий не захотел. В чужом доме нечего гостю распоряжаться! Тем паче вору чести девичьей!
Вышел быстро из комнаты и со своей полюбовницей в коридоре нечаянно столкнулся. Та была уже в халате домашнем и чуть припудрена.
-- Заблудился, соколик? -- задрала носик девица.
-- Да, свет мой ясный, домой идти надо?
-- Жена, небось, заждалась? Ну иди, иди, сладкий мой! А захочешь опять с моими булочками поиграть, так завсегда заходи. Рада буду! -- и бесстыдно вывалила она свои груди белые на свет божий.
Посмотрел на это телесное изобилие парень и ума окончательно лишился. Бросился целовать свою кралечку, а та смеется, вырывается. Зубки белые скалит.
-- Вот, дурной! Иди уже. Мамку разбудишь! Иди, ночь белоглазая кончилась!
Дверь квартиры захлопнулась, и сбежал вниз по лестнице Скородумов, увлеченный своим амурным приключением. Душа парила в небесах, трепетала, и на сердце соловьи песню выводили задорную.
Вышел Василий на шумную улицу. Ночь белоглазая уже отступила, отдавая город ясному солнышку и теплу. Издавна петербургские июньские ночи в народе зовут «белыми», но немногие людины «белоглазыми» кличут. Считают они, что в такие светлые времена глаз божий бельмом закрывается, и не видит ничего Господь, что на русской земле делается! Обретает поживу сила нечистая, смерть косматая жатву собирает, а бесы души людские диаволу в ад огненный тащат. Гибнут в великом множестве люди: иные, день с ночью перепутав, другие -- во хмелю праздном, третьи -- из-за удали глупой! И будет сие продолжатся целый оборот Луны, пока не взойдет новый молодой месяц, и не обретет Боженька ясное зрение, дабы уберечь людей града проклятого от грязных лап нечистого.
Вася не верил ни в сказки народные, ни в предания глубины славянской. Жил залихватски и весело. Хоть и крещен был, в церкву не захаживал, ибо считал это старым ненужным мракобесием. Верил купец лишь в слово торговое честное да носил рубель счастливый за пазухой, чтобы всегда было в коммерции везение.
Идет по городу Васька, насвистывает. Празднует, аки воин грозный, победу над женскими бастионами. Словно сделку совершил удачную... Несколько слов ласковых да бутыли шампаня хватило, чтобы страсти душевные да телесные успокоить. И получить то, что хочется! Весел Василий, счастлив и радостен!
Соловьи поют, заливаются, сирень душистая разум людской тревожит, сердце влюбленное радуя...
Красив и шумен град стольный! Праздник тут каждый день продолжается! Купола на церквах золотом светятся, радужные фонтаны на площадях бьют, птичий грай летит над державной столицею.
Чу, навстречу коробейники идут! Скоморохи веселые, зазывалы трактирные да мальчишки-газетчики.
Всяк хочет угодить богатому купцу, кланяется. Авось, монетка какая перепадет!
-- Купи бараночку, барин!
-- Душистый табак с Явы! Покупайте, хороший господин!
-- Газеты, свежий нумер!
-- Дай, ручку, красивый, погадаю...
-- Не хотите ли позавтракать, сударь! Загляните на чай с грушевым вареньем!
-- Не ходи туда больше, Васенька...
-- Что? -- Скородумов обернулся, услышав тихий, но очень отчетливый голос.
У серой изгороди с острыми пиками стоял худой и оборванный человечек. Убогий, божий пасынок. Грязный, босой, в одной исподней рубахе и простых суконных штанах, шапка кудлатая на вшивую главу нахлобучена. Сопли и слюни текут, а глаза такими голубыми небесами светят, что кажется, будто ангелы там крыльями машут.