Вышел в коридор любовник давешний да хотел улизнуть быстрее. Но никак не находил выхода. Открывались ему двери других комнат, а там видел всякое, что еще больше пугало и настораживало. То гроб лежит, оббитый красным бархатом, то кровать с белой простынею, вся кровью заляпанная, а в последней комнате два хлипких мужичка с рожками в карты играют да хохочут противно!
Дуриком попал в старую кухоньку, оглянулся боязливо. Пуста кухня оказалась. Нет ни ведьмы, ни дочки ее проказливой. Но, то что на столе Вася увидел, заставило сок желчный наружу вывернуть. Честь по чести, накрыт скоромный ужин для людоедочек! Два стакана с кровью алою, чуть дале, -- банка, в ней бултыхаются пальчики. Разные пальцы, но все человеческие! И большие есть, и мизинчики, а рядом на вилочке малый палец с ноги наколот, будто огурчик солененький! На керогазе кастрюля кипит, ждет добра молодца на горячее!
И не услышал Василий, как хозяйка появилась.
-- Заплутал, сладенькой? -- прокряхтела старая с порога.
Обернулся Вася и увидел дряхлую ведьму, что большие желтые клыки скалила. Задрожал и обмер.
-- Сам пришел к моему ужину! Молодец! Вот сейчас, выпью стаканчик, силушки восстановлю да основательной готовкой займусь. Дочка тоже кушать просит! Укачал ты ее, соколик! Ты... это... Сними крестик-то, не балуй! -- прошелестела старуха, а в руках теребит клубок ниток черных, жизнь высасывающий.
Ставня скрипнула, и порхнул в форточку малый воробушек. Еле летит, крылом подбитым воздух непослушный ловит. Решила споймать его старая, да не смогла. Прыти не хватило. А пичуга подлетела прям к Ваське, и так, ненароком, в бечеву, что крестик нательный держала, и клюнула. Соскочил с шеи крестик, да куда -- непонятно! Купец глазами искал-искал, так и не понял. Испугался, что последнего защитника потерял. Будто горячими клещами сердце стиснуло! Отпрянул человек к стенке, к шкафу посудному. И сил последних лишился.
А ведьма оставила воробья, подошла к столу по-хозяйски. Поняла карга, что не убежит от нее теперь мясной ужин, усмехнулась да и залпом стакан крови выпила.
Ящик стола открыла, достала нож разделочный, но только им замахнулась, как искривилось лицо старческое от боли неописуемой. Упала чудовищная крокодилица наземь, руки-ноги волосьями обросли, обратилась ведьма в паука черного, но, оставшись с лицом человеческим. Заорала надрывно и недужно. Выронила людоедка клубок с ниткой черною. Задымилась вся, лицо покорежилось и трухой гнилою рассыпалось. А опосля и скелет желтыми огоньками заискрил, на мелкие косточки развалился.
Разжались адские клещи, отпустило сердце. Ожил Василий и увидел среди мертвых останков крестик свой серебряный, что абсолютно целехонек лежал и дымился. Понял Скородумов тогда, что крест в стакан с кровушкой попал, и подавилась им ведьма проклятая!
Только этим еще все не кончилось! На пороге возникла барыня-полюбовница! В рубашечке белой, с руками, по локотки кровью покрытыми! Распахнула ресницы тяжелые и посмотрела очами белоглазыми, сплошь беленой затянутыми, беззрачковыми! Зашипела, словно кошка лесная, когти выпустила.
Закричал Вася, прыгнул на стол, да в раму оконную рыбкой нырнул, провалился. Камнем вылетел из дома, вместе со стеклами...
Повезло Скородумову. Хотя и этаж невысокий, но все же мог покалечиться, кабы не телега, что внизу с сеном стояла. Упал в нее, аки куль, молодой купец. Очухался. Встал. Нащупал в копне одежду, кровью пропахшую, да пара обглоданных косточек на мостовую вывалилась.
Думать долго не стал, выкарабкался и пустился наутек от дома проклятого! Вот оно, колдовство злодейское! Вот какова она, ночь блудливая, белоглазая!
После третьей ночи Василию не так плохо было, как ранее. Быстро в себя пришел молодец. К полудню очухался, уже и нет ничего на душе. Ни тоски смертной, ни томленья любовного. Вышло все, как и не было. Словно рябь мелкая прошла по воде, и вновь чисто! Снова бодр и весел молодой купец! День, второй, -- и все успокоилось. Да и дела торговые быстро в гору пошли, барыши богатые замаячили.
Однако через неделю, вечером пасмурным потянуло молодца на старое Смоленское кладбище. Незнамо почему повлекло, неведомой силою потащило. Ноги сами собой привели на место скорбное.
Идет Скородумов, каждого шороха сторонится. Кресты ветхие, как ему кажется, ходуном ходят, в замшелых склепах крышки гробовые хлопают. Вороны черные кружат, глазами зыркают. Собака грязная подошла, оскалилась. Чуть дальше -- памятник героя войны с постамента сдвинулся, тяжелой дланью махнул...