Утром стотысячная русская армия перестала существовать - две трети погибли, остальные сдались в плен.Полковник Вышеславцев и поручик Дольников, раненный в плечо, попали за решетку лагеря Штральзунд, расположенного на берегу Северного моря. Раньше они встречались редко - на военных советах да за обедом в Офицерском собрании. Ближе познакомиться мешала иерархическая табель о рангах. Теперь же они знали
друг о друге все, ибо вместе хлебали обед из оранжевой брюквы и картофеля, вместе спали, читали газеты, до хрипоты обсуждая шансы русской революции. Однажды в
их спор - дело происходило в столовой, где обычно перед сном собирались офицеры, - вклинился высокий поручик с тонким ртом и странными грустными глазами.
- Вы верите в революцию? - спросил он, резко остановившись.
- Я ее не отрицаю, - сухо, ответил Дольников, не желавший продолжать разговор на столь щекотливую тему. Но грустному поручику, видимо, было плевать на
чужое настроение. Его мучила внутренняя боль, и ему хотелось ее выплеснуть.
- Объясните мне тогда, как вы представляете всеобщее избирательное право среди наших мужиков?
Вопрос был прямой, и на него надо было отвечать.
- Съезд русских землевладельцев объединил не только помещиков, но и мужиков, - проговорил Дольников, изрядно подумав. - Ибо и те, и другие желали только
одного: чтобы при выборах в Государственную думу не просочились бы поляки и евреи.
- Евреи - опасный народ, - согласился поручик. - Вечные и непримиримые враги самодержавия.
- Вы монархист?
Поручик откинул гордо посаженную голову.
- "Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными очами!.." Процитировав, сказал угрюмо: - Блок прав. Мы должны были сохранить наше грубое
язычество. Мы - варвары. Нам нужен деспот.
- Наполеон?
- Зачем нам Наполеон? Петр Великий... Разве не
личность?!
- А Ленин вас бы устроил? - задал провокационный вопрос Дольников.
- Ленин? - Поручик глубоко задумался. - Если бы он мог сломать и разрушить все старое, очистить Россию от скверны, предрассудков, а для этого нужно немногое:
впасть в варварское состояние - самый чистый из источников, я бы, пожалуй, пошел за ним.
- Вы шутите? - почти с ужасом спросил Дольников.
- Конечно, шучу. - Поручик расхохотался. - Спокойной ночи, господа.
- Кто это? - спросил Вышеславцев, неприязненным
взглядом проводив долговязую фигуру.
- Тухачевский. Поручик Семеновского полка.
Через два дня Тухачевский совершил побег. Он надеялся добраться до моря, морем - в Швецию, а уж из Швеции - в Россию. Не вышло. Через три недели его схватил военный патруль.
Еще три раза бегал Тухачевский, и все три раза его ловили. И только пятый побег увенчался успехом - ушел...
Вышеславцеву и Дольникову повезло - ушли с перой попытки.
- Разрешите?
Вышеславцев убрал со лба пальцы, качнулся вперед,
и его жесткое, окаменевшее от мрачных раздумий лицо
судорожно дернулось, расслабилось в детской, беззащитной улыбке.
- Миша, ты?
- Я, Владимир Николаевич! - Дольников шагнул
навстречу, но...
Вышеславцев уже взял себя в руки, вогнал чувства в привычные рамки офицерских отношении, проповедующих сдержанность, выдержку и спокойствие при любых обстоятельствах. Поэтому не бросился в объятия, как ожидал Дольников, отделался рукопожатием и, чтобы оправдать свое поведение, вытащил из-под стола и показал босые ноги.
- Извини... Со мной небольшой конфуз вышел.
- Понимаю, - сказал Дольников. - Кто же с вами так глупо пошутил?
- Кто пошутил, того Федя уже шлепнул, но мне, как видишь, от этого не легче.
- У меня запасные есть. Могу выручить.
- Если это не противоречит вашему уставу, буду премного благодарен.
Дольников зарделся, пошел красными пятнами.
- Это не противоречит нашему уставу, - сказал он, нажимая на слово "нашему". - И прошу: оставьте иронию. Я еще не высказался.
Вышеславцев нервно пригладил ладонью волосы.
- Чувствую, интересный разговор получится. Есть хочешь?
- Не откажусь.
В комнату бесшумно вошел Федя, поздоровался, поставил перед Вышеславцевым надраенные до блеска сапоги.
- Вот, значит, полный порядок, - забубнил виновато. - Почистил, посушил, смазал.
Вышеславцев недоверчиво хмыкнул, приподнял их за лямки, повертел, понюхал и, подумав, натянул сперва правый сапог, а затем - левый. Встал, прошелся, поскрипывая половицами, надел китель и... Федя мгновенно вытянулся: до жути грозно и сурово выглядел командир в военной форме.
- Значит, покойника раздел? - спросил Вышеславцев, нахмурив густые брови.
- Паразита, - помолчав, поправил Федя. - И не раздел, а свое взял.
- О покойниках плохо не говорят. - Вышеславцев, чтобы скрыть улыбку, отошел к окну.
- На поминках, - сказал Федя. - А этому ироду ни креста, ни поминок воронье склюет. - Он глянул на иконку, перекрестился, внимательно посмотрел па Настю, которая накрывала на стол, и незаметно выскользнул за дверь.
- Садитесь, - сказала Настя. - У меня все готово.
Вышеславцев сел к столу, пригласил Дольникова.
- За встречу, Михаил Романович!
- За встречу, - повторил Дольников.
Они выпили. И Вышеславцев, сразу как-то погрустнев, сказал:
- Не так я, правда, представлял нашу встречу...
И вдруг вспомнил все, вспомнил отчетливо, как будто это было не шесть лет назад, а только вчера, вспомнил, как рыли по ночам вместе с поручиком и лейтенантом французской армии Ломбаром подземный ход, как темной осенней ночью бежали и как пятьсот километров топали до голландской границы.
У них были компас и карта, шли они безошибочно, оставляя позади двадцать - двадцать пять километров тяжелого ночного пути, а днем прятались в оврагах, варили в котелке картофель, свеклу, иногда капусту - все, что могли найти на уже убранных полях, и, насытившись, впадали в короткий нервный сон.
На двадцать восьмой день они вышли к границе - река, мост, часовой...
- Что будем делать? - спросил Вышеславцев, осматриваясь и выбирая место для возможной переправы.
- Дождемся ночи, отойдем метров на двести влево и вплавь... - высказал предположение Дольников.
- Я плавать не умею, - печально проговорил Ломбар.
Вышеславцев и Дольников озадаченно переглянулись.
- Негоже бросать французика, - сказал по-русски Вышеславцев. - Надо что-то придумать...
- Дождаться ночи, - повторил Дольников.
- А дальше?
Дольников вытащил из-за голенища сапога завернутый в тряпочку плоский немецкий штык...
- Не так я представлял нашу встречу, - тяжело вздохнув, повторил Вышеславцев. - Оба мы с тобой были в немецком плену, бежали, вернулись в свой полк... Затем снова бежали... На этот раз на Дон, под знамена генерала Корнилова, спасителя всея Руси... И опять мне не повезло, опять в плен попал... И к кому? К человеку,
с которым вместе из немецкого плена удрал! Ну разве это не анекдот?
- Если и анекдот, то не смешной. - Дольников положил себе на тарелку кусок свинины и нервно рассмеялся. - А ведь могло быть и наоборот, могло?
Вышеславцев, который во время разговора продолжал искоса наблюдать за Настей, заметил, что она, бросив в корзину какой-то сверток и накинув на плечи платок,
направилась к двери.
- Ты куда? - спросил он обеспокоенно.
- В баньку, Федю накормить, - смутилась Настя. - Он ведь с утра ничего не ел.
Вышеславцев кивнул, посмотрел в окно, и взгляд его затуманился, ушел в собственные мысли.
- Хорошие у нас на Руси бабы, - проговорил он наконец с трогательной и непонятной нежностью в голосе. - Возьми, к примеру, Настю...
- Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, - улыбнулся Дольников.
- Я серьезно. - Вышеславцев сдвинул брови. - Обыкновенная крестьянка, неграмотная, кроме своего села, ничего в жизни не видела, а интеллигентности, такта, милосердия не занимать.