- Уж не влюбились ли вы, Владимир Николаевич? - продолжая улыбаться, спросил Дольников.
- Сейчас не до любви, - смутился Вышеславцев. - На чем мы остановились?
- Что было бы, если бы все произошло наоборот; не вы ко мне попали бы в плен, а я к вам?
- Что было бы? - Вышеславцев уперся двумя руками в столешницу, резко подался вперед. - А вот что...Я бы приказал содрать с тебя штаны и хорошенько всыпать. За что? За то, что ты продал Россию. Не мундир, а Россию! Понятно?
- Я ее не продавал.
- Тогда объяснись.
Вопрос не застал Дольникова врасплох. Он бился над ним уже битый час, с того самого мгновения, когда в штаб ввели Федора Машкова и он признал в нем ординарца Вышеславцева. Признал и подумал: "Значит, и полковник здесь!" И его прошиб холодный пот. Что сказать? Чем объяснить свое повое качество командир Красной Армии? Врать он не сможет. Как можно врать человеку, с которым валялся на нарах, шел под пули,
делил в дороге последний сухарь? Сказать правду? Но ведь он дал слово... Ну и что? И Вышеславцев человек слова, и если он, Дольников, возьмет с него это слово, то можно быть уверенным, что их разговор дальше порога этой хаты не уплывет.
- Владимир Николаевич, в силу обстоятельств я вынужден просить вас... Дольников замолчал, пальцы нервно поигрывали коробком спичек. - Я хочу, чтобы -этот разговор остался между нами...
- Мог бы и не предупреждать, - кивнул Вышеславцев.
- Благодарю вас, - склонил голову Дольников. - Под Екатеринодаром меня тяжело ранили... Бой был трудный, нам крепко досталось и пришлось спешно отступать. А нас, раненых, чтобы себя не связывать, бросили... Что нас бросят, я знал заранее, мне сообщил об этом офицер контрразведки Василевский. И при этом сказал: "Выкручивайся сам. Если выкрутишься, если красные поверят тебе и возьмут на службу, то вот тебе адресочек..." И дал адрес одного господина, вручил шифр, рассказал, как им пользоваться, перекрестил и смылся...
- И тебе удалось...
- Удалось. Красным дозарезу требовались военные специалисты. Между прочим, знаете, сколько на сей день у них служит наших офицеров?.. Тридцать тысяч. И около шестидесяти тысяч унтер-офицеров.
- Добровольно? - не поверил Вышеславцев.
- Многих мобилизовали насильно, еще в восемнащатом году, но служат на совесть. Как, например, генерал от кавалерии Клюев. Он - начальник штаба Первой конной.
- А ваш полк в состав какой армии входит?
- Первой Конной. Но в данный момент мы, так сказать, самостоятельная единица - выделены для борьбы с Махно.
- А чем он Советам не угодил?
- Послал Троцкого к чертовой матери - отказался выступить на польский фронт.
Вышеславцев склонил голову и замолчал, искоса, с любопытством посматривая на своего бывшего командира роты. Взгляд потеплел, придал лицу выражение
отеческой заботы и внимания.
- Миша, ты уж прости меня, что плохо О тебе подумал...
Дольников необычайно смутился, заерзал, точно под ним был не стул, а раскаленные угли.
- Владимир Николаевич, я вам еще не все сказал...Я, как и Клюев, тоже служу на совесть.
- Ты хочешь сказать... - Вышеславцев осекся, страшась произнести вслух застрявшее в горле слово, но глаза были красноречивее слов - налились подозрением и ненавистью.
- Да, именно это я и хочу сказать, - кивнул Дольников. - И помогло мне сделать выбор наше командование - командование Добровольческой армии.
- Это каким же образом?
- Со стороны виднее, - уклончиво ответил Дольников. - Я долго наблюдал за действиями и поступками наших генералов - Корнилова, Колчака, Деникина и пришел к выводу, что они проигрывают закономерно. Для меня это было страшным ударом...
- Но вы от пего быстро оправились и встали в один строй с красными! выкрикнул Вышеславцев, перехода на "вы" и давая этим "вы" понять, что между ними все
кончено. - Я понимаю вас: ощущать себя победителем гораздо приятнее, чем побежденным.
Дольников вызов принял.
- Зря вы так... господин полковник, - сказал он с легкой обидой в голосе. - Я встал в один строй с красными только потому, что они тоже сражаются за Россию!
И тоже за единую и неделимую!
- Они не сражаются - дерутся! Они дерутся за власть! А строй, в который вы встали, называется "диктатура пролетариата". Знаете, что это такое?.. Это когда
сто пятьдесят тысяч бездельников пытаются заставить работать на себя сто пятьдесят миллионов трудового народа - рабочих, крестьян. А мы, Вышеславцев приложил ладонь к сердцу, - дворяне, интеллигенция, им не нужны. Они нас уничтожат!
- За что?
- Да разве дурак потерпит рядом с собой умного? Он его в порошок сотрет! И не только во имя самоутверждения, но и для того, чтобы, не дай бог, и соседи, присмотревшись, не заметили, что есть люди умней, надежней, великодушней!
Дольников поморщился.
- Коммунисты далеко не дураки. Они сражаются за идею.
- А идея может быть преступной?
- Может. Впрочем, давайте по порядку...
- Не возражаю, - неожиданно согласился Вышеславцев. - Вот вы говорите, что со стороны видней...В таком случае объясните мне, пожалуйста, почему мы, белые, проиграли?
- Постараюсь, - сказал Дольников. - Но это будет моя версия, на истину я не претендую.
- Уже неплохо, - кивнул Вышеславцев, насмешливо прищурившись.
- Вот вы говорите: власть! За власть, мол, большевики дерутся... А скажите мне, кто и когда преподносил власть на блюдечке? Не было такого. За власть всегда дрались! Н не по правилам кулачных боев - до первой крови, а насмерть! И наши передрались... У немцев есть хорошая поговорка: прежде чем разъединиться, нужно
объединиться. Мы не вникли в ее мудрость, мы сразу разъединились... Корнилов сцепился с Алексеевым, Деникин с Денисовым и Красновым, теперь - с Врангелем...
Причины? Вы их знаете не хуже, чем я, поэтому...
- Нет-нет, продолжайте, - остановил его Вышеславцев. - Мне очень интересна ваша мысль.
- Пожалуйста, - пожал плечами Дольников. - Ни для кого не секрет, что Войско Донское находилось на полном содержании у немцев. Краснов этого не скрывал,
ли одном из совещаний признался: "Да, это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистыми
передаю Добровольческой армии! Весь позор этого дела лежит на мне!" Но Деникин почему-то не удовлетворился сказанным и пустил в адрес Краснова еще одну ядовитую
стрелу: "Войско Донское - это проститутка, продающая себя тому, кто ей платит". И получил моментальный ответ. На этот раз от Денисова: "Если Войско Донское
проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся се заработком и живущий у нее на содержании". Как расценивать этот обмен любезностями? Сварливым характером наших генералов? Нет, дело не в характере. Шла обыкновенная борьба за власть! И Дон в конце концов эту борьбу проиграл, признал власть Деникина, и Краснова сменил Богаевский... Я одобряю действия Деникина. Он зажал в кулак три армии - Добровольческую, Донскую и Кубанскую, но... Сколько на это
ушло сил и энергии, душевных и физических затрат - одному богу известно! А результат налицо: Деникин выдохся, и его войска катятся к Новороссийску. Врангель
хоть и скорбит, но внутренне торжествует. Я думаю, пласть перейдет к нему. Вот только интересно: надолго ли?
Слова-обвинения падали на Вышеславцева, словно тяжелые камни. Он почти физически ощущал боль от их ударов, пытался уклониться, возразить, опровергнуть
напрасно, крыть было нечем.
- Это единственная причина нашего поражения? - спросил он, когда камнепад на секунду прекратился.
- Это главная причина, - сказал Дольников. - Остальные - побочные: грабежи, мародерство, пьянство, террор. Одним словом - чума! И этой чумой мы заразились от красных. Мы взяли от них самое худшее, мы упали в грязь, мы скатились до самой последней ступеньки, и нам уже не подняться, ибо существует черта, за которой человек перестает ощущать себя человеком, он превращается в скотину!.. А вот красные взяли от нас самое лучшее патриотизм, сознание своей правоты, умение воевать!