Входная дверь рухнула, и через лежавшую на пороге Флери в прихожую ворвались детективы!
В этот момент Адамс был уже у письменного стола. Его охватил ужас — не из-за полиции, а из-за того, что оранжевого конверта на столе больше не было.
У Адамса хватило еще времени, чтобы запереть дверь из столовой в прихожую и выбежать в салон. Открытое окно ясно указывало на путь, которым бежал каторжник.
Адамс выбрался на пожарную лестницу.
Высоко над собой он увидел ноги каторжника, как раз перебиравшегося с последней ступеньки лестницы на крышу, и выстрелил ему вдогонку.
Выбравшись из окна на пожарную лестницу и взглянув вниз, Эвелин невольно вскрикнула.
Похоже было, что на улице внизу суматоха была не меньшей, чем в квартире. Одна за другой подъезжали полицейские машины с включенными сиренами… Прохожие разбегались во все стороны от полицейских, не скупившихся на удары дубинками. Судя по всему, улица Мазарини была закрыта в обоих направлениях. Из дома к машине с зарешеченными окошками провели каких-то четырех человек в наручниках, а еще один лежал у самых дверей ничком в большой, темной луже. Затем полицейские выволокли из дома элегантно одетую, но пронзительно визжавшую женщину, и она тоже исчезла в «черном вороне».
Из квартиры, которую только что покинула Эвелин, послышались выстрелы.
Опомнившись, Эвелин начала, сначала неуверенно, а потом, подгоняемая страхом, все быстрее, подниматься по лестнице. Спускаться на улицу нельзя, единственный выход — через крышу. Зацепившись за торчащий гвоздь, она разорвала юбку чуть не снизу доверху. Собрав все силы, Эвелин ухватилась за край крыши. Волосы падали ей на лицо, платье было в пыли и грязи — но зато она была на крыше!
Эвелин бросилась бежать.
Зацепившись за желоб, она упала, чуть не потеряв сознание от боли. Тут же, пошатываясь, встала, несколько секунд стояла, прислонившись к дымовой трубе и тяжело дыша, а затем оглянулась.
Ее словно холодом обдало!
…Над краем крыши, между двумя вцепившимися в водосточный желоб руками, появилась лысая голова. Изуродованный нос и искаженное напряжением и ненавистью лицо…
Каторжник!
Эвелин побежала дальше. За ее спиной грохнул выстрел, она услышала топот ног преследователя…
Господи…
Эвелин споткнулась о какую-то доску, задела головой за бельевую веревку, упала… Вскочила и вновь побежала!…
Вновь прогремел выстрел, но теперь стреляли уже в каторжника. Преследователя кто-то преследовал. Теперь Эвелин могла перевести дыхание, потому что Гордон, укрывшись за трубой, начал отстреливаться от Адамса. Вот так бы им и охотиться друг за другом, пока их ловит парижская полиция.
Воспользовавшись удобным моментом, Эвелин, собрав последние силы, побежала, прижимая к себе черную сумочку с драгоценным конвертом… Неожиданно она увидела перед собой проделанное в крыше окно какого-то ателье или мастерской художника…
Эвелин не стала раздумывать. Ухватившись руками за раму открытого окна, она скользнула вниз и, закрыв глаза, прыгнула.
Комната была, видимо, невысокой, потому что Эвелин даже не ударилась. Замерев на месте, она ждала, что будет дальше.
Вокруг царила темнота. Из-за двери доносились голоса:
— Пожалуйста, вот формат девять на двенадцать… но если вам желательно большее увеличение…
Фотоателье!
Эвелин, привыкнув немного к полутьме, огляделась вокруг. Справа была какая-то дверь. Скорее туда! Там вновь была полутемная комната — вытянутая в длину, похожая на прихожую. В конце ее была новая дверь. Эвелин шагнула в нее.
Ей в лицо ударил свежий воздух. За дверью был коридор.
Эвелин начала поспешно спускаться по лестнице, к которой привел коридор. Она чувствовала, что и платье, и руки, и лицо у нее покрыты грязью. Но все равно — только вперед!
Лестница вывела в плохо освещенный двор. Какая-то девушка ощипывала там цыпленка, а двое парней в белых фартуках выливали что-то в большой бак. Через открытую дверь видна была внутренность огромной кухни, принадлежавшей, судя по всему, одному из ресторанов, расположенных на берегу Сены… Эвелин направилась к воротам, которые вели на улицу.
Послышался вой сирены…
Боже! Ведь таким образом она вновь окажется на улице Мазарини, оцепленной полицией! Уйти из опасной зоны и оказаться на набережной можно, только пройдя через ресторан.
Один из парней с любопытством поглядел на нее.
Решение было принято мгновенно. В кухню! Быстро пройдя мимо нескольких удивленно уставившихся на нее поварят, Эвелин отворила дверь и очутилась в ярко освещенном зале ресторана. Главный выход из него вел на оживленную набережную! Многие посетители удивленно поглядывали на Эвелин. Она и сама догадывалась, как выглядит в изорванном, грязном платье, с прядями волос, слипшимися на лбу. Скорее подальше отсюда!
Эвелин буквально чувствовала на себе взгляды гостей. Слава богу, вот уже и выход…
В это мгновенье хрипловатый голос совсем рядом с нею проговорил:
— Да ведь это же леди Баннистер! Господи, что с вами?! Голос принадлежал мэру.
Рядом с ним был Холлер, а во главе стола во фраке, в обществе каких-то элегантно одетых господ сидел лорд Баннистер.
Думаю, что у жены Лота, когда она оглянулась на Содом и начала тут же превращаться в соляной столб, выражение лица было все же менее ошеломленным, чем у лорда, увидевшего Эвелин. На мгновенье воцарилась полная тишина. Но и в это мгновенье мозг Эвелин продолжал отчаянно работать. Она понимала, что на карту поставлена репутация профессора, понимала, что назревает страшный скандал, и в долю секунды успела найти выход. Улыбаясь, она проговорила:
— Извини, Генри, — каким-то чудом ей удалось извлечь из памяти имя профессора, — но тебе придется проводить меня домой. Какой-то разиня-велосипедист налетел на меня во дворе и, посмотри, что случилось с моим платьем!
Прошло!
Свежие царапины и следы грязи делали ее версию вполне правдоподобной. Все с вежливым сочувствием отнеслись к «леди Баннистер». Профессора, академики и генералы наскоро представились ей, а «леди», явно сожалея, что не может остаться с ними в таком виде, взяла лорда Баннистера под руку и вместе с ним удалилась.
Сев в машину профессора, Эвелин осторожно оглянулась, выясняя — не преследуют ли ее. Она была уверена, что пока конверт будет при ней, по ее следу будут идти люди, готовые на любое преступление. Никого, однако, видно не было. Профессор тоже сел в машину и только теперь произнес:
— Захлопните дверцу и скажите, куда вас отвезти.
От возмущения и горечи профессор не находил слов. Нельзя было, правда, отрицать, что в последние дни он не раз вспоминал эту девушку и даже подумывал о том, что неплохо было бы снова встретиться с ней. Но не в таких же обстоятельствах! Сейчас он охотнее всего просто вышвырнул бы ее вон. Чем она занималась? Где вывалялась в грязи и порвала платье? И вообще, что делала одна ночью на улице? Уму непостижимо…
Просто появилась и все. Неожиданно и бурно, как циклон.
— Прошу вас, как можно быстрее увезите меня куда-нибудь подальше от Парижа, где я могла бы сесть в поезд или нанять машину, — тяжело дыша, взмолилась девушка.
— Но прошу прощения… в таком виде…
— Меня преследуют!
— Нечто в этом роде я уже слышал. Так вот, дорогая мисс Вестон, я знаю обязанности джентльмена, но все же должен обратить ваше внимание на то, что я ученый, а не странствующий рыцарь. Не могу понять, почему в наше время, когда существуют достаточно компетентные полицейские органы, вы обращаетесь по уголовным делам исключительно ко мне. Я весьма польщен, но разрешите заметить, что жизнь джентльмена не проходной двор…
— Вы правы… Я сейчас выйду, — проговорила Эвелин и расплакалась навзрыд. Она боялась, что в Париже вокзал, а может быть, и пункты проката машин, уже взяты под наблюдение. Знала она и то, что жизнь ее висит на волоске. Единственный шанс: нанять машину где-нибудь подальше от Парижа… Боже, как она одинока!
— Да говорите же, куда вас везти, — скрипнув зубами, сказал профессор. Он понял уже, что не сумеет настоять на своем. — Перестаньте плакать! Да прекратите же, пожалуйста! Ладно, я вывезу вас из Парижа, куда вам только Угодно!