В-третьих, девочка ни разу за двенадцать лет не видела свою тётю. Вдруг королева Клибелла окажется ведьмой, злющей, как тысяча ярг? А что? В сказках таких пруд пруди, кто сказал, что в жизни должно быть иначе?
Вот почему Лайда была уверена, что отплытие в Стребию не сулит ей ничего хорошего. Когда же появились тарийские галеры и принялись топить корабль, она до того перепугалась, что забилась в узкую щель между стеной и каким-то железным сундуком и сидела там до тех пор, пока не появился человек в остроносых башмаках. Это потом Лайда узнала, что на нём был лиловый плащ с красивой агатовой булавкой и широкополая шляпа по моде прошлых лет. Сперва же она увидела только башмаки.
– Вылезайте, сударыня, – сказал носитель башмаков, и Лайда тотчас узнала ядовито-вкрадчивый голос Шамшана. – Корабль вот-вот утонет, и, если в ваши планы не входит утонуть вместе с ним, извольте пройти в шлюпку. Вылезайте, я жду.
И принцесса покорно вылезла, став его пленницей.
Возвращаясь в Туф, она воображала, что сразу по приезде окажется в башне Мертвеца или, что ещё вернее, в дворцовом подземелье, но вышло иначе. Её действительно разместили во дворце, но не в темнице, а в гостевых покоях. Конечно, в прежние времена эти комнаты были для неё недостаточно хороши, но лучшей тюрьмы она не могла и представить.
У бывшей принцессы появилась собственная прислуга и вполне сносный гардероб. Если учесть, что ей не дозволялось выходить из гостевых покоев, имевшихся платьев с лихвой хватало. Кормили тоже неплохо. Иногда от Шамшана поступало приглашение отобедать в столовой, но чаще для неё накрывали стол прямо в комнате.
Со временем Лайда привыкла к новой жизни, и даже стала находить в своём положении некоторые преимущества.
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я не желаю вам зла, – сказал ей Шамшан во время одного из совместных обедов. – Вы гарантируете мою безопасность и благополучие. С моей стороны было бы чёрной неблагодарностью не ответить вам тем же.
– Я вас не понимаю, – отозвалась девочка. Она ела нежнейшую перепёлку, тушёную в ежевичном желе, и перепёлка занимала все её мысли. – Я гарантирую вашу безопасность? Что это значит?
Шамшан отложил вилку и промокнул губы белоснежной льняной салфеткой:
– Пока вы у меня в гостях, королева Клибелла не решится напасть на Тарию. Вы – её последняя надежда, и она не станет рисковать вами.
– Моя тётушка знает, что я у вас?
– Разумеется. Бывают козыри, которые стоит приберечь на потом, но есть и такие, о которых нужно объявить как можно раньше. Вы – мой главный козырь, сударыня.
Лайда не стала возражать. В сущности, тогда ей было всё равно.
Только сейчас, четырнадцать лун спустя, она вдруг осознала, что обладает над Шамшаном не меньшей властью, чем он над ней.
Было и ещё кое-что.
Когда гнев прошёл, девочка вдруг поняла главное: только королева Клибелла, та, при содействии которой, была убита её семья, поможет ей вернуть прежнее благополучие. Сейчас вероломная тётушка – её временный союзник, и неважно, что у Витаса смешной нос и рыжие волосы. Главное, он король. Если бы замысел Клибеллы осуществился, то уже через четыре, максимум пять лет, Лайда сумела бы занять место, которое было уготовано ей по праву рождения. Конечно, Миравия – маленькая страна, и личности Лайдиного масштаба будет в ней тесновато, но стать королевой всё-таки гораздо лучше, чем провести остаток жизни в плену у Шамшана.
Размечтавшись, девочка вздохнула и тотчас покосилась на своего омерзительного спутника (не заметил ли?), но тот дремал, запрокинув голову.
Если бы только Витас Первый был хоть чуточку посимпатичнее! К примеру, как Гараш. Честно говоря, Лайда всегда мысленно именовала сына Первого марсия только так, хотя ни за что в этом бы не призналась. «Дум Квестин Алекрос Мармиллион Вегар Тумай» звучит, конечно, хорошо, но «Гараш»… Было в этом имени, больше похожем на лошадиную кличку, что-то невозможно романтическое. Будто ветер свистит в степях Забелогорья. Положим, про ветер это Лайда придумала. В Забелогорье она никогда не бывала и, в сущности, не имела понятия, свистит там ветер или нет, но была уверена, что если и свистит, то только так и никак иначе.
В общем, если бы Витаса звали Гарашем, он бы от этого только выиграл. Лайда тихонько вздохнула, в очередной раз поправив подушку, вновь ставшую слишком мягкой. Витаса зовут Витасом, тут уж ничего не поделаешь. И глаза у него не карие, а зелёные. Или голубые? Да какая, в сущности, разница?!
Однажды Шамшан сказал кое-что, показавшееся Лайде необыкновенно важным: