Двинской перевел дыхание. Наконец-то у него есть невод! Вот теперь он сможет организовать вольную артель!
Кое-как перетащив тяжелую спасть в сани, Двинской прикрыл ее старым парусом. Часа через три он подъехал к зданию музея. Все давно спали, и никто не видел, как Александр Александрович, подтаскивая невод то за один, то за другой конец, переволок его через порог.
Радостно было зашивать снасть в парус. Заветная мечта— добыть невод для бедноты — осуществилась!
На следующий день совсем в потемках с помощью жены и тещи он уложил поклажу в широченные дровни и на земской лошади добрался до следующей станции. Подорожный лист позволял требовать смену лошадей в любое время суток, и Двинской, нигде не останавливаясь на ночлег, ехал в Кандалакшу; выспаться вдоволь можно ведь и в санях.
В Кандалакше он сразу же направился к Терентию. Рыбак был дома, и Двинской даже удивился, до чего тот исхудал и постарел за это время. Дома был и Алешка. Он с надеждой поглядывал на Двинского. Не успел Двинской раздеться, как Терентий начал жаловаться на судьбу.
— Ну, а если тебе невод дать, собьешь артель? — перебил его Двинской.
Терентий от нахлынувшей злобы даже зубами лязгнул:
— Чего, барин, попусту языком молоть! Где невод возьмешь?
— Да в моих санях. Я тебе невод привез!
Терентий даже отшатнулся.
— Какой невод? — хрипло пробормотал он. — В уме ли ты?
— Пойдем к саням.
Вспоров перочинным ножом шов на парусине, Двинской показал Терентию и Алешке свою поклажу.
— Я получил от твоего сына письмо, — гладя мальчугана по голове, пояснил он рыбаку, — и привез тебе невод! Сзывай рыбаков…
— Батя, я созову! — выкрикнул Алешка и, не дожидаясь ответа, побежал вдоль улицы.
Немало прошло времени, пока Терентий пришел в себя и растерянно пробормотал:
— Чудны дела твои, господи! У моей избы невод лежит!
Двинской счастливо улыбался, наблюдая за тем, как Терентий озадаченно потер кривой нос, потом поскреб бороду, а затем, не обращая внимания на холод, снял шапку и стал почесывать затылок.
— Невод! — воскликнул наконец Терентий, прислушиваясь к звукам своего голоса. — Подумать только: у моей избы невод лежит?! — Помолчав немного, он вдруг тихо прошептал: — Скажи прямо — не украл?
— Не бойся, не украл. Невод мой. Я отдаю его артели, только сколоти ее!
Двинской ошибся, рисуя себе картину: вот вбегают рыбаки, шумно радуются, звучат незамысловатые шутки, кое-кто вспоминает, что надо бы вспрыснуть спасть — «чай, рыба не посуху ходит». В действительности же все произошло по-иному. Бородачи торопливо подходили к саням, осторожно, словно с опаской, щупали невод, деловито растягивали его, рассматривая величину ячеи. Затем, уступая свое место другим, только что прибежавшим, молча отходили на шаг-другой, не спуская глаз с поклажи. Лица у всех были озадаченными, и Двинской понимал, что каждый из рыбаков думает: «Не знаю, ребята, как вы, а я в сумнении. Привез невод неведомо какой человек, пряжа новая, не гниль какая-нибудь… Нет ли тут подвоха?»
«Привыкли, что всю жизнь их обманывают, обсчитывают, и потому с такой опаской смотрят на диковинку, — глядя на рыбаков, с некоторой обидой и горечью думал Двинской. — Разуверились, что есть на свете люди, которые не станут их обжуливать! Один Алешка за всех радуется!»
Паренек успел созвать не только всех трифоновцев, но и своих сверстников и сейчас то приплясывал, то хватал за рукава стоящих в раздумье рыбаков, то бежал навстречу идущим и тащил их к неводу. В воздухе радостно звенел его начавший уже ломаться голос.
По предложению Двинского невод перетащили в избу.
— Ну вот, рыбаки, — радостно повторял Двинской. — Вот и невод у вас есть…
Весть о неводе распространилась сразу по всем избам и долетела до Трифона. Словно сам был сухопашциком, хозяин медленно направился в избу Терентия. Войдя, он молча раздвинул толпившихся вокруг снасти рыбаков и своими глазами убедился, что на полу действительно лежит невод. Увидев Трифона, рыбаки явно оробели.
— Откуль? — отрывисто спросил он Двинского, со злобой глядя на пего.
— Я вам отчет давать не обязан.
Наступило тягостное молчание. Рыбаки смотрели на пол, не решаясь взглянуть ни на невод, ни на своего хозяина.
Кулак переводил тяжелый взгляд со снасти на сухопайщиков и снова разглядывал невод.
— Меня, господин почтенный, своими неводами не разоришь! — наконец прохрипел он, еле шевеля языком. — Я и на капитал свой проживу. Меня лавка до смерти прокормит. Чай, одна она на всю волость.