На другой день Двинской проснулся до восхода солнца. За окном горело золотистое зарево. Осторожно, чтобы не разбудить жену, Александр Александрович слез с кровати. Как всегда после сна, потянуло закурить.
Пуская клубы душистого дыма и щурясь, Двинской долго просидел у стола, обдумывая новую неудачу с неводом. Что делать?..
Не докурив трубку, как был — босиком, в исподнем белье — он вышел в сени и по низенькой лесенке поднялся на сарай. Там, в дальнем углу под сеном лежала запрятанная жестяная банка из-под карамели, куда были положены выписки из рукописи, полученной от Тулякова.
Возвратись в избу, он начал перелистывать выписки.
На одном из листков рамкой были обведены строки: «…социал-демократы не только не могут ограничиться экономической борьбой, но и не могут допустить, чтобы организация экономических обличений составляла их преобладающую деятельность. Мы должны активно взяться за политическое воспитание рабочего класса, за развитие его политического сознания». Ниже были подчеркнуты строки о необходимости агитировать по поводу каждого конкретного проявления этого угнетения, а в скобках поставлены слога: «Как мы стали агитировать по поводу конкретных проявлений экономического гнета».
На память пришли слова Тулякова: «Нет ли в чем-нибудь пользы от неудачи в Кандалакше?» «Есть! — подумал Двинской. — Надо добиться, чтобы каждый помор узнал, что у кандалакшан в руках был невод и все же им пришлось отказаться от него. Надо объяснить, почему лавочник запретил женкам вступить в артель, угрожая прекратить выдачу в забор».
Двинской схватил карандаш, рука забегала по бумаге. Одна мысль так быстро сменяла другую, что он едва успевал их записывать. Солнечные лучи, золотившие край сваленного в кучу невода, лишь чуть-чуть передвинулись вправо, а за это время были исписаны уже три листка бумаги.
Двинской задумался, какую поставить подпись, и с особой старательностью вывел два слова: «Социалдемократ».
Перечитывая написанное, он заметил кое-какие стилистические неточности, повторения, отсутствие логической связи между абзацами. Час спустя три других листка покрылись строками нового варианта прокламации.
Проснулась Софья и, увидев, что муж пишет, позевывая и сонно потягиваясь, подошла к нему.
Листовка переписывалась набело полупечатными буквами, и потому Софья без особого труда прочитала написанное. Двинской искоса наблюдал за выражением лица жены. В утренней тишине отчетливо слышался ее шепот.
— Ну, как? — спросил он, когда она с запинкой прочитала подпись.
— Хочешь покруту на богатеев натравить, Хоть фамилии не ставишь, а разве какой дурак не догадается, кто писал, коль про невод да о Трифоне и Савватье описано? Да и буквины аккурат твои!
Мировому судье, желчному и подозрительному, всегда казалось, что сослуживцы хотят «свалить его в яму», поэтому он старался обезопасить себя «победой над врагом». Всюду, где бы он ни появлялся, на службе начинались склоки и дрязги. Наконец ему предложили или убраться в пустынный Сумский Посад, или подать в отставку. Пришлось поселиться в Посаде, но жена, под предлогом, что надо учить детей, очень скоро вернулась в Архангельск, ежемесячно отбирая на жизнь семьи две трети жалованья мужа.
Только в канцелярии, сидя за столом, покрытым зеленым сукном, и скуки ради «шугая» урядника, мировой чувствовал себя большим человеком. Но и в Сумском Посаде, томясь от безделья, он поневоле опасался, что вот-вот участок закроют, а его уволят в отставку.
В один из весенних дней ему показалось, что наконец повезло. Нюхчинский урядник нашел кем-то потерянное письмо, адресованное Федину. Кем оно было написано — так и осталось неизвестным, но немало строк там было посвящено Речному. Человека с такой фамилией найти не удалось, однако, судя по содержанию письма, можно было догадаться, что речь шла о Двинском. Но и тут мировой опростоволосился: во-первых, забыл запретить уряднику говорить о находке, во-вторых, излишне поторопился сделать обыск. Осмотр не дал желаемого результата; кроме немалого запаса чистой бумаги и библиотеки из вполне легальных книг, ничего иного у политического ссыльного Федина не оказалось. Месячная суетня не только не принесла мировому судье лавров, а наоборот, он даже получил нагоняй.
Недавняя поездка Двинского в Кандалакшу, его попытка сколотить артель из поморок Сумского Посада подтверждали предположение, что слова о Речном в письме относились именно к Двинскому.