Вот почему утром, когда Александр Александрович работал над прокламацией, стараясь отточить каждую фразу, к нему вновь явился урядник, сообщивший, что его приказано доставить к мировому.
На этот раз мировой судья не поленился надеть форменную тужурку и крахмальный воротничок. Стулья перед столом были убраны, и потому Двинскому пришлось стоять.
— От кого вы достали невод? — спросил чиновник.
— Я обязан ответить на ваш вопрос лишь в том случае, если кто-нибудь подал вам заявление, обвиняя меня в краже снасти. Такого заявления у вас нет.
Мировой не ожидал подобного ответа и машинально открыл заведенное на Двинского дело, где была подшита записка Александра Ивановича. Двинской сразу узнал характерный почерк скупщика. «Как бы прочесть записку?» — подумал он.
— У меня есть документ, что невод добыт вами от Авдотьи Лукьяновой…
— Видимо, вы не все слова разобрали, господин мировой судья, — весело расхохотался Двинской. — А это что написано? Разве не ясно?
И, обойдя стол, он стал рядом с креслом, в котором сидел мировой. Двинской вслух неторопливо прочитал записку от начала до конца.
— Я, кажется, грамотный! — озадаченно развел руками мировой. — Что же нового вы мне открыли?
Не отвечая ему, Двинской взял со стола листок бумаги и стал что-то писать.
— Вы что пишете? — раздраженно крикнул чиновник.
— Сейчас кончу, — спокойно ответил Двинской и, дописав, положил бумагу в карман. — Я записал от слова до слова текст этого документа…
— Зачем?
— Разве вам не понятно, господин горист, что он секретный? Теперь Александр Иванович будет иметь к вам основательные претензии… А ведь он приятель губернатора…
Мировой судья оторопело взглянул на Двинского.
— Опять опростоволосился! — свистящим шепотом пробормотал он, зачем-то прикрывая обложкой подшитые бумажки.
— Возможно, — любезно согласился Двинской. — Конечно, вам не к лицу так опростоволоситься… А вообще: почему бы вам не позабыть о Двинском?
Дружески помахав рукой, Александр Александрович вышел из канцелярии.
«Просвященный меценат не брезгует ничем, — думал он. — Надо поторопиться к Лукьянихе».
После того, как исправник увез Егорку в Кемь, в лукьяновском доме вновь воцарилась тишина.
Лукьяниха вскоре вернулась — слезы и вопли, видимо, убедили начальство в ее невиновности. Труп Лукьянова отправили для судебной экспертизы в Архангельск. Врачи установили, что смерть произошла из-за поражения кишечника толченым стеклом. Егорку присудили к каторжным работам. Настя перебралась в отцовский дом, но горек был там для нее кусок! Дождавшись навигации, она с первым же пароходом уехала в город и поступила в горничные. Дарье некуда было деться, и Лукьяниха приютила ее у себя.
С начала навигации Мошев, подобно другим хозяевам, отправился на становища, и Авдотья поручила ему свою ватагу, как это делал покойный Лукьянов.
Никто не знал, как жили две одинокие старухи. Большой дом Лукьянова казался вымершим. Только тоненькая струйка дыма по утрам указывала на то, что в нем живут люди.
Двинскому стоило немалого труда попасть к старухе в дом. Она заметно одичала в одиночестве и еле-еле припомнила, что приходила к нему советоваться. О неводе она совсем позабыла.
Как и предполагал Александр Александрович, Лукьяниха легко согласилась подтвердить, что невод отдан ею Двинскому в дар. Двинской вынул захваченную с собой бумагу и чернила и, не мешкая, написал два экземпляра дарственной записи — одну себе, другую для волостного правления.
Процедура заверки подписи неграмотной старухи требовала ее выезда в Сороку, где помещалось волостное правление. Но было уже поздно ехать туда, и Лукьяниха уложила непрошеного гостя спать в пустовавших теперь верхних хоромах.
В парадные горницы его повела Дарья, она постелила простыню из холстины и добыла из сундука широченное, простеганное узорами одеяло.
Вдруг старуха всхлипнула и повалилась перед кроватью на колени.
— Егорушка тут-та почивал, одеялышком этим покрывалсе-е, — еле разобрал ее причитания Двинской, — не дождаться мне ясна сокола.
Она долго не уходила вниз, пространно рассказывая гостю, какой у нее был ладный сынок, ласковый к ней да жалостливый. Эти рассказы казались ей опровержением попреков землячек, что Егорка погубил Лукьянова. «Злые люди всяко наговорят, а кто свечу светил, когда он лиходействовал?» После того, как Двинской пояснил ей, что решение суда отменить нельзя, Дарья, беззвучно плача, поплелась вниз.