Старик водрузил очки на кончик носа и, наклонив голову, зорко оглядел сидевших.
— Сегодня, товарищи, у нас два вопроса. Первый — об управляющем. Агафелов отменил на сей год плату за общежительство, а старик, под видом ремонта, все же норовит в свой карман складывать целкаши… Спрашивается, как поступить поумней?
— Объявить забастовку! — нетерпеливо выкрикнул самый молодой из рабочих.
— И жалобу написать Агафелову, — дополнил его сосед.
Пряча усмешку, Никандрыч обвел взглядом других, как бы приглашая их высказаться.
— Так ли сейчас надо поступать? — глядя на рабочего, предложившего забастовку, спросил он. — Или лучше по-иному? Ведь не всем убыток от стариковой хитрости. Нельзя забывать и о тех, кто домишко на хозяйской земле имеет. Вспоминаю, как-то недавно управляющий мне жаловался на Агафелова: «Видать, что помнит, как он у меня бегал рассыльным, да как я его за уши драл, — печалился старик, — вот и сживает меня с завода… А куда я денусь? Ведь не на государство работал. Вдруг наследники пожалеют мне пенсию определить?» — И совсем по-отцовски пилостав спросил: — Так что же надо сделать, ребятки?
— Пригрозить забастовкой все же надо, — произнес Власов, — старик побоится ослушаться приказа главноуправляющего.
— Ну, а теперь о другом, — после некоторого молчания заговорил пилостав. — Прошедший раз я читал вам письмо о товарище Речном… — Старик протер подолом рубахи очки. — Мы постановили согласиться с советом товарища Тулякова. Так вот, товарищ Речной, познакомь нас с собой. Говори все как есть: какой ты человек, что путного и что непутевого, — Никандрыч сделал ударение на этом слове, — сделал ты на своем веку? Времени у нас много, рассказывай подробно, чтобы всем нам стало понятно, что ты за человек.
Двинскому никогда не приходилось кому-либо подробно рассказывать о себе. Поэтому, когда семь человек насторожились, ожидая, что он скажет, Двинской смутился. Но вскоре это состояние прошло, и он рассказал о детстве, проведенном у крестного, о гимназической жизни в глухом городке, о поступлении в Петербургский университет, о тюрьмах и побеге, о неудачах с читальней в Шуерецком, об организации музея и, наконец, упомянул о своей злополучной затее с неводом.
— Затея? — тотчас переспросил Власов. — Значит, теперь сам не одобряешь?
— Да, — признался Двинской, — теперь не одобряю.
Тяжело рассказывать о том, что любовно вынашивалось с полной убежденностью в несомненном успехе, а закончилось таким постыдным крахом. Но правды нельзя утаивать от товарищей, хотя было не только обидно, но и стыдно. И Двинской подробно рассказал, как он задумал перехитрить Александра Ивановича и, провернув на съезде промышленников внешне безобидную резолюцию, организовать сеть промысловой кооперации. Его рассказ, то плавный, то поспешный и скомканный, когда дело касалось личных переживаний, все слушали с настороженным вниманием. Надя, помешивая уху, не сводила с Двинского светлого и чистого взгляда.
Закончив рассказ о себе, Двинской развел руками, как бы говоря: «Ну, вот и все».
— Не чуждался бы ты пас, мы бы тебе, парень, кое-что вовремя подсказали, — заметил пилостав.
— Жизнь не зависит от твоих придумок. Она по своим законам идет, — добавил молодой рабочий.
— Оторвался от народа и впросак попал, — медленно, как бы вбивая каждое слово, произнес Власов.
Не поднимая глаз, Двинской молча слушал горькие, но справедливые упреки люден, которых он уже мысленно называл товарищами, друзьями.
— Ну, накостыляли тебе по шее заслуженно, — более мирным тоном произнес пилостав. — Что заслужил, то, приятель, и получил! А раз молчишь и голову повесил — значит, сознаешь свою глупую ошибку. Есть ли у кого вопросы к Речному? — обратился он к слушателям.
— Тебе когда кончается срок высылки? — смущаясь, что говорит Двинскому «ты», спросила Надя.
— Через полгода, в декабре.
— А тогда куда? — осведомился Никандрыч.
— Думаю остаться на севере.
— Почему?
— Здесь я, пожалуй, нужнее.
— Теперь все ясно. Кто за то, чтобы принять в состав нашего кружка товарища Речного? — и, улыбаясь, пилостав поднял руку. — Будет нашим представителем в Сумском Посаде.
За ним дружно подняли руки и все остальные.
Налетел ветерок, и зеркальная поверхность воды чуть дрогнула, отражая в плавных изгибах то золотистое зарево, то бархатную голубизну неба.