— Из-за вас еще завод сожгут, — заявил им управляющий, — а мне головой в ответе перед хозяином быть. Чтоб духу вашего не было на заводе!
Испуганные и подавленные, прижимаясь друг к другу, стояли рассчитанные у дверей конторы.
Куда податься? С завода прогнали, из волости староста не выпускает. Оставалась одна дорога — домой, а там отец навек закабалит поспешно взятым у хозяина забором! Злая судьба плотно сжимала кольцо, из которого, казалось, было не вырваться.
Но враги и друзья познаются в беде. Мимо рассчитанных ребят, размахивая табелем, свернутым в трубку, шел Толька Кяньгин, вполголоса распевая частушки своего сочинения. Немало обид доставил Толька своими частушками молодым поморам. Он хотел пропеть им новую частушку, по, взглянув на их лица, понял, что стряслась беда.
— Идите, ребята, в барак и сидите там, к вам люди придут, может, что и обмозгуют.
Он торопливо сдал конторщику ведомость и бегом направился к заводу.
Понурые вернулись уволенные в свой барак, удивив нежданным приходом Надежду, только что начавшую мыть пол. Девушка торопливо накинула на себя верхнюю одежду, сунула мокрые ноги в валенки и, наказав парням никуда не выходить, убежала из барака.
Послушно, словно наказанные, расселись они, каждый на свою койку. Слово управляющего казалось им законом. Впереди мерещилась дорога в родительский дом. Велика мать Россия, а куда денешься без отпускного свидетельства?
Вскоре Надя вернулась.
— После гудка на обед придет отец, — заявила она, заботливо оглядывая всех, как всегда, светлым и чистым взглядом. — Он сказал, пусть не боятся, на миру и смерть красна.
— На миру или в закутке за печкой, а смерть все смертью будет! — уныло ответил один из парней.
— А если все дружно станут тебя от смерти отбивать, — » пристально глядя на Ваську, сказала девушка, — может, смерть перепугается и отстанет? Как думаешь, Вася?
— Слово хозяйское крепко. Разве не в руках хозяина сила? — Васька недоверчиво взглянул на Надю и, смутившись, отвернулся.
— А вот подожди, Васенька, найдутся люди и посильней хозяев! Дай только срок.
Томительно тянулось время. Спасительница от скуки — песня — не шла на язык, а на другое утешение — игру в подкидного — не поднимались плетью висевшие руки. Одна лишь Надя не унывала. Сбросив валенки, она принялась за прерванное мытье пола. Не отрывая унылого взгляда, смотрели парни, как быстро мелькает ее покрасневшая от холода нога с голиком, которым она терла посыпанный песком пол.
— Вот и пригодились ребята, — весело крикнула девушка, — хоть самой топчаны перетаскивать не надо.
Переставив топчаны на вымытую половину, парни снова уселись на них, глядя на тоненькую, словно пляшущую фигурку девушки.
Незадолго до гудка Надежда вытащила горшок с упревшей овсянкой, разложила ее в три миски, щедро облила вкусно пахнущим подсолнечным маслом и по-хозяйски велела садиться за стол. Но никто из парней не двинулся с места.
— Поди-ко, в последний раз артелью едим? — со вздохом сказал Васька Бобров.
С шуткой да прибауткой Надежда согнала парней с коек, как маленьких, рассадила по местам, и тогда ложки одна за другой потянулись к залитой золотистой пеленой каше.
Сразу же после гудка в барак вошел пилостав Иван Никандрович.
— Здорово, зуйки, что песен не слышно? — садясь на лавку, приветствовал поморов старик. — Как же это вы, ребята, биржу поджечь решились?
— Дядя Никандрыч, хоть ты-то бога побойся! — взвыл Васька. — Ведь безвинны мы!
— Ну, коль безвинные, так чего же нос вешать? — удивленно развел руками старик.
— Сам управляющий уволил нас!
— А вы поджигали биржу?..
— Нет, дядя…
— А коль не жгли, так чего же вас с завода гнать?
Никто не ответил ни слова.
— Ну как мне с таким войском победу одерживать, — шутливо покрутил головой пилостав. — Смотрят, аккурат, как, бараны на бойне, к закланию обреченные. Ох, уж эта мне кожа необмятая, — и, помолчав немного, уже строгим, наставительным голосом заявил: — Ну, ребята, слушай мою команду. После смены созываем сходку всех рабочих завода. Сказывайте, кому из вас сподручнее выступить, рассказать, что вы без вины уволены, и попросить у собравшихся поддержки. Кто из вас побойчее?