Конторский посыльный обегал весь поселок, предупреждая, что ночью выходить на улицу нельзя, иначе стражники будут стрелять. Действительно, в глухом мраке январской ночи нет-нет да и бухали выстрелы. В бараках, расположенных вблизи конторы, были слышны удары топоров, и кое-кто из наиболее робких решил, что ставят виселицы.
Утром выяснилось, что за ночь у дома конторы сооружены не виселицы, а высокий помост со ступеньками и перилами. В контору не впускали не только рабочих, но даже служащих. Было похоже, что там на самом деле разместили солдат.
Когда у здания конторы столпилось все население заводского поселка, из села на завод вышел крестный ход с хоругвями; на священнике и дьяконе поверх шуб блестели праздничные ризы. Отслужили длительный молебен, и священник окропил толпу освященной водой. Затем из конторы вышел протопоп из Кеми. Он поднялся на помост и, держа крест в руках, долго скорбел, что нарушился мир «в сем доме честном», что дьявол воцарился в семье тружеников и хочет, чтобы «вдовы стали наги, а чада сиры». Протопоп молил творца всего земного «просветить души помраченные и восстановить среди них мир, тишину и спокойствие». Речь пастыря была кроткая и скорбная. Некоторые женщины даже всплакнули, но из группы мужчин слышались выкрики:
— Не на молебны да панихиды созвали! О деле говорить надо!
Но все шло хорошо — по заранее выработанному плану. После проповеди из конторы принесли и расставили перед трибуной три столика. Из здания вышел Агафелов, за ним — заметно подряхлевший за эти дни управляющий со свернутыми в трубку бумагами. Появился и кемский исправник, щеголяя николаевской шинелью с бобровым воротником. Обогнав их, вертлявый канцелярист расставил по столикам чернильницы… Из заводской конюшни выехала запряженная парой лошадей кибитка с крытым верхом и остановилась у помоста.
Одетый по-дорожному — в оленьей дохе поверх шубы — главноуправляющий медленно поднялся на возвышение. Неясный многоголосый гул толпы стих.
Агафелов начал речь вопросом: если бы ему, главноуправляющему, взбрело в голову лечь на постель любого из присутствующих здесь рабочих, мог бы хозяин своего одеяла и подушки прогнать его, Агафелова? И тотчас ответил, что, конечно, мог бы, поскольку одеяло и подушка Агафелову не принадлежат. Так и владельцы завода могут прогнать всех живущих на заводской земле, потому что земля и постройки на ней принадлежат им и никому другому. Наследники старого Беляева могут свои заводы продать, закрыть, перенести на новые места. Заводы — их личная собственность, такая же, как вынутый сейчас Агафелова платок, принадлежащий только ему.
— Хочу — и разорву! Ну, кто мне запретит? — спросил Агафелов рабочих и, на самом деле, разорвал платок и отбросил клочки в сторону.
Затем главноуправляющий напомнил, что он такой же наемный служащий, как и все здесь присутствующие. Пункт пятый дает ему большие полномочия, но кто их ему дал, тот может их и отобрать! Он может согласиться на любую прибавку, но ведь контора станет выплачивать ее из средств владельцев, а они согласия на эго могут и не дать!
Толпа глухо заволновалась. Агафелов поднял обе руки и, восстановив тишину, продолжал:
— Но прибавку я все же вам дам!
Все замолкли, лишь в толпе негромко плакал ребенок.
— Уйди с ребенком! — раздраженно крикнул Агафелов, и женщина, как виноватая, торопливо повела ребенка в поселок.
— Владельцы не идут на прибавку, — продолжал главноуправляющий. — Генеральная реконструкция завода съела и прошлогоднюю прибыль, и прибыль этого года, и еще нужны будут деньги… — Начавшийся ропот он заглушил выкриком: — Но возможность десятипроцентной прибавки я все же изыскал. Вы будете получать на десять процентов больше, но придется на один час увеличить работу смены. Будете работать, как работали в начале этого века. Кто получает в месяц двадцать рублей, тот за год получит двадцать четыре рубля дополнительных! Это деньги немалые… За сотню целый домишко можно поставить.
Агафелов торопливо поднял руку, восстанавливая тишину.
— Есть и другой выход. Ледокол пробьет береговой лед. Из Архангельска привезут новых рабочих! С этим, конечно, связано много неудобств, и каждая сторона потеряет на этом… А потому, давайте но-братски…
Никто не заметил, как пилостав Никандрыч что-то шепнул соседу, стоявшему впереди.
— Отмените плату за общежития, — выкрикнул тот, — и арендные!..
— Отмените… Отмените! — загудела толпа.
Старик управляющий от испуга даже рот приоткрыл. Агафелов покосился в его сторону, усмехнулся и вновь поднял руку.