— Посуди сам, — размахивал руками Пантелеев, тесть которого каждый год отправлял на Мурман две ватаги, — допустим, будет у меня свое суденышко. Зайду на становища, а тут мои матросы загуляют да и перейдут к другому хозяину, что ж я сам, один, по окияну пойду? Или бездельникам плату нагонять прикажешь? Или рыбу гноить? Вот ты и посуди!
— Так ты за кого ратуешь?
— За порядок! У Постникова рыбы о прошлый год сколько пропало! Каких он убытков-то натерпелся!.. А с кого будешь требовать! Тебе налить?
— Хватит… и так голова от твоих разговоров кругом идет!
— Надо ввести в обычай письменный контракт и за самовольный уход матроса описывать его имущество… Ну — за твое!..
Двинскому не хотелось чокаться, но это обидело бы хозяина. Оба молча закусывали семгой.
«Да у тебя, дружок, совсем кулацкая философия стала, — думал Двинской, разглядывая собеседника. — Ты не только защищаешь мироедов, но и сам стал настоящим мироедом… до контрактации додумался!»
Двинской качал разговор об организации кооперативной артели в селе. Озабоченное лицо Пантелеева было красно.
Купленный много лет назад воротничок резал разжиревшую шею, галстук все время вылезал из-под жилетки, и франт то и дело поправлял его.
— Скажи, что надо трудовому люду? — в упор спросил Двинской.
— Невод, говорю, надо! Промысловое оборудование надо!
Двинской встал и чуть пошатнулся. От выпитого вина слегка кружилась голова, и он облокотился на комод, машинально разглядывая на нем бутылку с узким горлышком. Внутри бутылки помещалось судно с распущенными парусами.
— Это ж чистая экономика..»
— Без экономики сдохнешь, а политика-то, брат, еще за горами. — Бывший фельдшер со страхом вспомнил пережитое в тюрьмах, на допросах, мытарства по пересыльным пунктам. — О куске допрежь всего заботиться надо! Мой тестюшка — палата ума — каждый день творит молитву: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», и живем мы хорошо благодаря батюшке-неводу. В неводе все дело!
Двинской почувствовал, что краснеет от стыда перед самим собой. «В неводе все дело!» — сколько раз повторял он эти слова. «Значит, мои мысли — это мысли хозяйчика?..»
Дверь из сеней раскрылась, и в комнату вошла хозяйка. Она тревожно оглядела стол — много ли съедено семги…
— Не хотите ль всю ноченьку пробалакать? — начала она ворчливо. — Добрые люди, поди, скоро выстанут, а наши соколы еще и не ложились!
Чтобы грубостью жены не осрамиться перед гостем, Пантелеев торопливо вышел. Хозяйка унесла тарелку с остатками рыбы и недопитую бутылку. Пустая осталась на столе.
…Один из основных устоев гостеприимства поморов — беречь сон гостя. Поэтому Двинского никто не тревожил, и он проспал до полудня. Быстро вскипел самовар, и вся семья, из уважения к гостю, снова села чаевничать.
Двинской попросил собрать хозяев села для беседы о съезде. Пантелеев торопливо переглянулся с насупившимся тестем и не более веселой женой.
— Брось, Саша, куда их! — принялся он усердно отговаривать Двинского. — Чего от наших хозяев толку… А съезд вы и без них куда как хорошо проведете.
— Подписи нужны, да растолковать, в чем значение съезда, — пояснил Двинской.
— Наши мужики темны, ничего не поймут, а я помаленьку им потом все объясню… И на угощение разоряться не нужно будет…
Двинской лишь теперь понял, что все трое не хотят созывать хозяев, чтобы не разорять себя угощением.
— Нет, Николай Пантелеевич… — Двинской не смог справиться с дрожью в голосе. — Лучше скажи прямо: во сколько угощение станет?
— Поди, в трешку, — подсчитал тот, — не меньше.
— Вот, закупи, что надо. — Двинской вынул зелененькую кредитку. — А дела срывать я не могу.
Вечером собрались пять бородачей, но уже не в сюртуках, как в южных селениях, а в поддевках. Обычай заводить городское платье еще не бытовал в Княжой.
Двинской ошибся в предположении, что и здесь подпись Ремягина окажет магическое действие. Начались сомнения и споры: отцы и деды без съездов жили, а нам чего самим в петлю лезть? К удивлению Двинского, Пантелеев горячился не меньше других, отстаивая старые порядки, «проверенные опытом жизни». Только к полночи Двинской добился того, что ходатайство о проведении съезда было подписано Пантелеевым и еще одним бородачом. Они же расписались за трех остальных неграмотных хозяев.