— Ты чего, Алеша? Куда собираешься? — удивилась мать.
— Дело у меня важнецкое есть… Такое важнецкое, что и сказать боязно.
Отца не было дома. Он уже давно отправился к хозяину за «опохмелкой» и где-то загулял в гостях. После обеда Алешка, одетый по-праздничному, оглядываясь но сторонам, не один раз подходил к трифоновскому дому, но, словно нарочно, кто-нибудь из сухопайщиков, перегоняя его, входил в хозяйский дом получить заветный целкаш.
Алешку не раз окликали подростки, но он убегал от них в какой-нибудь проулок, со злостью выжидая, когда ребята отойдут от дома скупщика.
— Ну, вот же беда какая! — чуть не плакал Алешка. — А вдруг хозяин уйдет из дома?
Стемнело. Зажглись огни, и окна засверкали чудесными узорами инея. У,пила опустела. Хлопьями, беззвучно падал снег. Наступило вечернее затишье. Но вскоре, назойливо пробиваясь сквозь двойные рамы, донеслись хриплые голоса. Их перебивали звонкие выкрики женщин — где-то сообща справляли «опохмелку».
Прислушиваясь к голосам и пытаясь по ним определить — кто «гуляет» у Помориных, Алешка едва ли не в десятый раз подошел к трифоновскому дому. Паренек остановился у крыльца, оглядывая улицу, затканную густой сетью снежных пушинок.
— Никто не идет! — пробормотал он. — Авось не потревожат нас?
Очистив рукавицей прилипший к сапогам снег, Алешка перекрестился и толкнул дверь в сени. Она с грохотом ударилась об стену. Тотчас из глубины неосвещенных сеней раздался протяжный голос хозяйки:
— Кто та-ам?
— Это я, Алешка, Терентьев сын… По делу пришел. Хозяин-то дома?
— Куда выйти ему? Весь день долбит ягоду — со вчерашнего!
Трифон Артемьевич, с мокрым полотенцем на голове, сидел в купленном у вдовой попадьи кресле и неторопливо глотал по одной ягодке замороженную клюкву.
— Алешка, что ль? — разглядел он в полумраке подростка.
— Я, хозяин, я…
— Не дам опохмелки, отец забрал…
— Не за тем, хозяин!.. Я по делу к тебе! — забормотал Алешка, переступив с ноги на ногу. — По важнецкому делу! Сурьез есть большой!..
Хозяин насторожился. Из заплывших щелей сверкнули глаза.
— А чего такое знаешь? Ты говори… От убытка меня спасешь, и тебе прибыль хорошая будет! Не о Пашкином ли замысле что узнал? Не зря грозился, подлец… Зависть, чертяку, берет, что я богаче его живу.
Алешке жутко было начинать. Он засопел и, переминаясь, быстро забормотал что-то под нос.
— Ничего не пойму! Со вчерашнего голова, парень, трещит, а ты что-то лопочешь шепотком. Выпей рюмашку… Она глотку продерет, голос даст, и мысль получишь…
Водка заколола в груди сотнями игл. Торопливо заедая полубубликом, Алешка глухо заговорил, глядя на ноги:
— Дело очень сурьезное! Уж как и сказать — не знаю…
— Вали, браток, вали… Ты мне, а я тебе во всем помощь окажу.
Алешка с трудом проглотил неразжеванный кусок бублика.
— Вот что, хозяин… Ты вчера рожденник был, уж будь сегодня добреньким. Покажи доброту свою! Ты дай мне с тятькой на невод, а мы тебе уплатим рыбой! — залпом выпалил Алешка и, переводя дыхание, совсем по-детски взглянул на хозяина.
Трифон Артемьевич, сидевший настороже, мотнул головой.
— Не пойму, ребенок, чего баишь? — забормотал он. — Рожденником я вчерась, паренек, был… Перепил сильно…
— Говорю, — Алешка постарался говорить медленнее, — ты дай денег, чтобы я с тятькой справили себе невод! А мы, значит, рыбой весь долг уплатим… Денег-то у нас нет сейчас, — Алешка так осмелел, что даже подмигнул, подражая отцу, — а рыбу наловим, ну и рассчитаемся…
— А ты это всурьез говоришь? — хозяин, как от удара, покачнулся. — По-деловому?
— Ну, а то как же? — оживился Алешка. Страх прошел, и он, по привычке, стал размахивать руками. — Прямо неторговому! У тебя деньги есть, а у нас их нет… А ты дашь, так мы себе невод справим, а тебе долг… рассчитаемся аккуратно товаром! Вот крест святой… — Алешка, для большей убедительности, торопливо закрестился на божницу.
Приоткрыв от удивления рот, богач вытаращенными глазами смотрел на паренька. Побледнев от волнения, Алешка попытался улыбнуться.
— Уж ты не откажи, хозяин, в просьбе, — с ребячьей ласковостью застенчиво шепнул подросток, — будь такой добренькой!