— Так прими же скорей! Скорее и облегчит.
Дрожала рука побледневшего Егорки, когда он, слегка зажмурив глаза, подал коробочку со вставленными в картон желатиновыми пилюлями. Дрожала ослабевшая рука старика, образованно протянутая за лекарством. Глоток воды — и пилюля была проглочена. «Раз! — вздрогнул Егорка, чувствуя, как холод пополз по груди. — Пускай еще!»
— Ты бы вторую проглотил, Осип Петрович, — едва нашел силу прошептать Егорка, — ведь день целый, поди, не глотал!
— И то правда, заботливый мой! Ложка меду сладка, а две слаще!
Проглотив еще одну пилюлю, старик отвернулся к стене и закашлял. В это время Егорка вынул из-за пазухи другую такую же коробочку лекарства. Положив ее на табурет, он засунул первую в карман. Пока старик снова поворачивался к Егорке, тот выхватил из новой коробки две пилюли. Ему неудержимо хотелось бежать из этого дома. Одновременно сделалось и жутко и необычно весело. Спала тягота, которая мучила его целые сутки.
На кухне старуха торопливо втиснула ему в руку два нагревшихся серебряных целковых. Сейчас Авдотья была очень нужна Егорке, теперь только от нее зависело счастье его жизни. Но волнение так душило Егорку, что парню было не до нее.
— Замучился ходьбой сегодня, завтра… завтра приду в конюшню с утра! — шепнул он, почувствовав, что Авдотья тянет его к себе. Прощаясь, он наказал: — Будет плохо старику, беги ко мне, я за дохтуром вмиг слетаю.
Сказав домашним, что очень устал с дороги, Егорка лег в постель и, утомленный дорогой, сразу же заснул. Очнулся он, когда женщины уже спали. «А как старик? — Егорка даже вздрогнул. — Вдруг все старанье зря?» Вспомнилась подохшая лукьяновская Жучка, лай которой мешал ему приходить незамеченным к Авдотье. Ну и теперь будет то же! Егорка быстро оделся и, ощупав в кармане коробочку с лекарством, бесшумно вышел на улицу.
На колокольне сторож, спутав счет, медленно отбил пятнадцать ударов. Егорка подошел к дому Лукьянова. Окна спальной горницы чуть-чуть светились тускло-зеленым пятном. Там, видимо, спокойно спали. Дрожь снова охватила Егорку, и он чуть не бегом вернулся домой.
С печи послышался надрывный кашель матери:
— Чего, Егорка, не спишь?
— Заботы много, мамка, оттого не спится…
— Днем от Федотовых прибег парень, спрашивал, пойдешь ли сей год в его покруту?
Кровь ударила в голову Егорке! Идти в батраки? Шесть лет пробатрачил он на Федотова, не нора ли теперь с этим кончить?
— Придут опять, так откажи. Тесть денег дал, в третьяки лажусь!
— Ну, — обрадовалась Дарья. — С кем в артель входишь?
— Ходил в Сороку, да человек пока в отъезде. На днях снова пойду.
Суеверно боясь наговорить себе жалкую долю третьяка, Егорка сорвался с места и, не отвечая на взволнованные расспросы матери, обрадованной этой новостью, снова выбежал из избы.
В окнах двухэтажной лукьяновской громадины по-прежнему было темно. «Долго ли тебе, черту, нежиться, — погрозил парень кулаком, — не пора ли гнить!»
Точно в ответ на его мысль в кухне вспыхнул свет и замелькал в окнах. Егорка понял, что Авдотья с лампой
Пошла в спальню. Не почудилось ли парню; что он расслышал тоненький хриплый крик?
«Неужели забирает старика? Хватит ему тухнуть в таком домине. Сам хочу в нем пожить!»
Трудно было Егорке устоять на месте. «Забирает старого черта! Забирает!.. Забирает! — бормотал он. — Может, в эту ночь сдохнет без волокиты!»
Когда окна второго этажа ярко осветились, не отдавая себе отчета, правильно он делает или нет, Егорка знакомой лазейкой пробрался к конюшне, оттуда в сени и неслышно поднялся наверх. Полураздетая Авдотья с заплаканными глазами, раздувала самовар.
— Не надо ль чего, Авдотья Макаровна?
— Ой ты, искушение! — вздрогнула она, пригибаясь от испуга к трубе. — Совсем, Егорушка, ведь совсем разнедужился старик… Одно горе с ним!
Холодея от страха, Егорка вошел в спальню, остро пахнувшую удушливой кислятиной.
— Не поехать ли за дохтуром, Петрович? — спросил он, не осмеливаясь взглянуть в искаженное от боли лицо старика.
— Ой! Ой! Ой! — стонал тот, визгливо вскрикивая. О-о-ой! Все нутро огнем огненным жжет… Ой, лихо! О-о-ой! Не могу! Не могу! Хо-о-осподи!
«Еще дать ему? Надежнее будет! — подумал Егорка. — Муки меньше примет!»
— Можешь ли глотать, хозяин?
— Ой! Лихо, лихо! — твердил старик, глядя непонимающими глазами на парня. — О-ой! Што же это такое?
Егорка вынул из коробочки одну пилюлю. Втиснув ее старику в зубы, стал вливать ему в рот жиденький чай, обливая бороду и грудь. Громко булькая, старик судорожно глотал.