Несколько дней спустя, привлекая к себе внимание лихим звоном, к дому Сатинина подкатили тройка и три подводы. Из саней вышел исправник и врач уездной больницы, с дровней сошло пять полицейских. Врач с понятыми и двумя полицейскими отправился на кладбище, а фогт-Бревери с остальными полицейскими зашагал по улице, делая вид, что не замечает людей, выскакивающих из домов.
Егорка в то утро был дома и полуодетый задумчиво бродил по комнате. Накануне он ходил к Сатинину, обещая весь улов продать ему. Но Федор Кузьмич горестно посетовал, что у него теперь не будет места для Егоркиной рыбы, и рекомендовал запродать ее Федотову. Ласково потчуя гостя чайком. старик наотрез отказался от сделки. Идти к Федотову, бывшему своему хозяину, Егорка боялся: он знал, что у Федотова тяжелые кулаки, что старик умел драться. И вот, покуривая тоненькую папироску, — дома Егорка по привычке все еще курил дешевые «Тары-бары», — он мучительно раздумывал над тем, кому свалить будущий улов.
Егорка не слышал, как кто-то поднялся наверх. Распахнулась дверь, и в комнату вошли исправник и трое полицейских. Не успел остолбеневший Егорка опомниться, как ему скрутили руки за спину. Сидевшая в соседней комнате Дарья так и повалилась замертво со стула. Настюшка в это время была у родителей.
Обыскав карманы арестованного, полицейские нашли там связку ключей. Внимательно посмотрев на ключи, исправник остановился на самом большом и самом маленьком, связанных один с другим.
— Что это за ключи? — прищурился фон-Бреверн, настороженно глядя на бледного Егорку.
У того от ужаса расширились глаза — вор держал самые заветные ключи от его денег! Исправник подметил испуг арестованного.
— От каких сундуков эти ключи? — осматривая комнату, переспросил фон-Бреверн.
Егорка молчал, бессознательно уставившись глазами на сундук, стоявший у изголовья кровати. Исправник уловил взгляд Егорки и тоже, в свою очередь, побледнел.
— Бакулин, станешь внизу у дверей, никого не пускать в дом, — от волнения голос фон-Бреверна задрожал. — Демьянчук и Завилин, отвести арестованною в половину Лукьяновой, обоих стеречь и не давать им переговариваться. Я сей час приду.
Как только полицейские вытащили отчаянно упиравшегося Егорку, фон-Бреверн шагнул к Дарье и, убедившись, что она в глубоком обмороке, подошел к сундуку. Раздался мелодичный звон — наивное предостережение от воров, ценимая особенность сундуков стародавней работы северодвинских мастеров. Под пахнущей нафталином меховой рухлядью был ларец, скованный из железа, со слюдяной прокладкой между полосками металла. Маленький ключик пришелся по замку.
Руки исправника погрузились внутрь ларца. Отобрав в кучке радужных кредиток шесть пачек сторублевок, он запихал их в карманы брюк, затем закрыл ларец и сундук на ключ.
Лицо фон-Бреверна порозовело, глаза подернулись пленкой — право, не так уж часто бывают такие удачи в жизни!
Долго в тот день не ложились спать жители селения. Кое-кто рассказывал тем, кто не видел отъезда начальства, как рассадили по дровням с закрученными назад руками Егорку и неистово вопившую Лукьяниху, а на третьих дровнях увезли в вырытом гробу труп Лукьянова.
Глава шестая
После неудачи в Кандалакше Двинской приехал в деревню Зашеек. Вскоре он почувствовал озноб… Хозяин избы предложил осушить косушку, но это не помогло. Ночь Двинской провел в полузабытье. Он понял, что серьезно заболел, и решил немедленно вернуться домой.
Домой он приехал совсем обессиленный. Софья вместе с ямщиком вывела его под руки из саней и сразу же уложила в кровать. К нему тотчас подбежала Верунька и по привычке ухватилась ручонкой за палец. Двинской хотел сказать, что его нельзя целовать, что он больной, и может быть, болезнь его заразна, но слабость сковала даже язык. Последнее, что запечатлелось в его памяти, — большие-большие, совсем круглые от испуга глаза Веруньки. Потом ее фигурка стала застилаться туманом. Все исчезло… и он провалился в бездну. Навсегда запомнилось томительное ощущение, что он все время куда-то падает, падает…
Неделю спустя началось выздоровление. Земский врач потчевал какой-то горько-соленой микстурой, теща поила отваром из не менее противных на вкус трав, а жена кормила сырыми яйцами, сметаной и сдобой, которую почему-то требовалось есть обязательно горячей.
Помогли ли лекарства или сказался запас сил молодости, по Двинской недолго провалялся в кровати.