— Откуда ты?
— С Караганды на Урал. А ты?
— С Урала на Караганду. Надоело на одном месте.
Вот разговор двух профессионалов-кочевников, который можно часто слышать. Это производственная богема первой пятилетки, странные люди, развозящие со стройки на стройку хвастливые анекдоты, вырезки из газет с собственными фотографиями, охотничьи рассказы производства. Необычная смесь рвачей и энтузиастов.
— Я на Караганде показал им класс работы. Я начал вкалывать — земля дрожала. Ко мне начальник тов. Петров лично пришел, говорит, чем тебя премировать? Ты вождь наших ударников, я для тебя мануфактуры не пожалею. Но мне старики позавидовали...
Эти летуны своими перебежками разрушают планы кадровых отделов.
На заводе иногда они бездельничают, иногда хорошо работают. Но всегда рывками, только «на ура», с размаху. Они участвуют в штурмовых работах и вдруг, доведя дело до середины, смываются и едут на другой конец страны. Но ребята на заводе не сдаются и доводят штурм до конца, выполняя и свою работу и работу дезертиров.
Небритые, запущенные, торопливые люди часто встречаются на заводах и в учреждениях. У них красные круги под глазами, они гордятся своей щетиной и своей потрепанностью. Эта манера работы скоро исчезнет, но в 1931 году ее можно было встретить не редко.
...Свисток прорезает вокзальный галдеж. Ожидающие повернули головы. Отходит товарный состав направлением на Кузнецк. Тяжелые грузовики поставлены на платформах, ожидающая на вокзальной площади толпа, с первого взгляда, однообразна. Женщины с детьми. Крестьяне, нагруженные узлами. Но побудьте в ней полчаса. Вы увидите, что эта неповторимая толпа 1931 года свойственна только этому времени.
Попробуйте прислушаться к разговору.
— Слюдянка село. Там церковь знаменитая. В ней обыск делали — за иконой нашли три ручных гранаты, наган и сто билетов общества ревнителей православия.
— Куда ты едешь по ветке, плохо снабжают. Двинем в Алма-Аты.
— В Алма-Атах тепло?
— Уси ходят в билом, як в Париже.
— В этом году елки нигде не было. Мы были у Гали — она устраивала елку. Увешали елку свечками. Кира продекламировала стихи.
— Какие стихи?
— Из «Молодой гвардии».
Смотрите и слушайте внимательно. Скоро вы поймете каждого человека в этой толпе.
На узловых станциях часто бывает выстроен широкий дощатый барак, для того чтобы ожидающие пассажиры могли укрыться от непогоды.
Все занято. Пол и скамьи и проходы между скамьями. Над столом висит большой плакат: «Дом колхозника находится отсюда через площадь. В первую очередь в дом колхозника принимаются: а) колхозники с лошадьми и без лошадей, б) ходоки по переселению, в) законтрактованные, г) единоличники с лошадьми и грузом, д) командированные, если есть свободные места».
— А нам куда деваться, — ворчит лохматый парень в заплатанных штанах и рваном бушлате. Он сидит на полу и положил голову на маленькую корзинку. Он едет на Дальний Восток. Он «хочет посмотреть мир», расспрашивает о китайцах и о том, большое ли расстояние от Чукотки до Америки. Не пытайтесь узнавать, откуда он родом. Он напутает или солжет. Не спрашивайте также, кто его родители. Если вы вызовете его доверие, он скажет хмуро: «Папашу кулачат...»
Свисток. Отходит поезд с машинами.
Усатый украинец в кожаном полушубке, жена его, двое детей.
— Вся наша жизнь — принудиловка, — говорит жена и вздыхает.
— Мы страдаем 25 лет. Приехали в Уссурийский край в 1890 году. Нас наделили землей по сту десятин на нумер. Другой и не работал нисколько — накупит волов, коней, а потом отдаст землю цим патлатым корейцам... в аренду...
Ожидальный зал полон табачного дыма. Собеседник ее молчит, но она не смущается этим.
— Теперь вы скажете колгоспы — того николи не буде. Нехай усе в колхозы пойдут, а сердце их на колхоз не робит...
— Варфоломеев, здравствуй! Куда едешь?
— Станция Алей с кая.
— Вот что. Ну, чего у вас веселого там?
— Ничего, производство есть, свеклосахарный комбинат, строится сахарный завод и многое другое.
Внезапно раздался истошный крик.
— Ратуйте, товарищи, ратуйте...
Женщина, рассказывавшая об уссурийской жизни, вскочила на скамью и громко орет. Ее собеседник исчез и захватил с собой сундучок, стоявший за ее спиной.
— Там добра на три тысячи, — орет женщина.
На узловой станции среди толпы вы найдете много воров, бандитов, уголовников. Они также сдвинулись с места и странствуют по стране в поисках лучшей жизни. В воровском мире царит тревога.
В последних «шалманах» и «малинах» с недоумением поговаривают о том, что профессии вора приходит конец. Воровская среда разбита. ГПУ производит небывалые по размерам аресты среди уголовных. Уже нет богатых карасей — такой удобной добычи во время нэпа. «Бывало, входишь на черную биржу с долларами и подаешь партнеру маяк... — Пойдемте в первый попавшийся подъезд, посмотрим, что за бриллианты в этой коробочке...» Все это прошло. Все крупные ценности — теперь общественная собственность. Слово «социализм» приобретает грозный смысл в воровском мире. Со смехом рассказывают: «Теперь и нас заставят трудиться».