Кто-то хрипло и часто дышал в переднем ряду.
Загремела отодвинутая скамья.
— Дайте мне слово! — закричал бетонщик Ковалев.
Он бежал к сцене, стаскивая с головы шапку и тиская ее в карман. Долго не мог вымолвить ни одного слова, судорожно глотая застрявший в горле комок.
— Начальники! Успенский, Большаков! Я спасу свою плотину, а не то кану с ней вместе на дно!
Его теснил, желая говорить, Топчиев из восьмого отделения.
— Я сижу на северном шлюзе, на границе меж трудом и капиталом. Я вижу на Сорокском рейде корабли капитала, приплывшие к нам за лесом. Ихние агенты стоят на мостике и смеются: «Вы убежите!» А ихние матросы и кочегары смотрят на нас: «Ребята, вам нельзя бежать!»
Топчиева сменил Минаев из коллектива «Красная трасса».
— В помощь Водоразделу мы даем лучших ударников. Пусть все другие бригады делают то же, пусть выделяют и шлют!
Центральный штаб соревнования и ударничества сформулировал «петушиное слово»:
«Всем начальникам отделений, техперсоналу, каналоармей-цам!
Объявляется трудовой штурм. На прорыв будут брошены лучшие люди. Каждое отделение пошлет на Водораздел боевую фалангу в 250 человек. На Водораздел обрушим удар по законам военной тактики. Штурм начинается 7 января. Руководить им будет штаб».
Это штаб штурма на водораздельном участке канала.
Водораздел разбит на пикеты, каждый длиной в 100 метров. Каждая фаланга получает для разработки определенные пикеты. Фаланга, закончившая свой пикет скорее и лучше всех, получает в награду знамя ЦИКа Карельской республики.
Весной тридцать второго года на Водоразделе уже велись работы. Он был разрыт и потом заброшен. На участке лежали груды «чужого грунта». Узкоколейка была разломана, шпалы разбросаны. Гоны погрузились в плывуны.
Зимний вечер. Дневные смены закончили работы. Они идут по дорогам, по тропинкам среди высоких, шелковисто-белых снегов. Группы ударников собираются возле бурого клуба. Стеклянный блеск морозного пара ходит над ударниками. Бурные трубы оркестров играют марш. Вы смотрите под гору или на гору. Отсюда к клубу двигаются колонны ударников. Оркестры горланят надсаживаясь. Колонны идут с факелами, на плечах — лопаты, кирки. Впереди красные лозунги.
«Воде надо дать свободный ход по каналу к водам Выг-озера!»
Всюду лозунги. На бревнах, которые ведут к сооружениям, на камнях, которые вытаскивают из трассы, на надземном водопроводе, который подпирают ледяные столбы, на скалах, между телеграфных столбов, на стенах бараков — всюду, как и здесь на слете ударников, который приветствует подошедшие колонны, лозунги орали:
— Штурм!
Готовьтесь к штурму, подзывайте к нему других, выкром-каемся от позора, окрасим жизнь по-другому, чтобы отметили нас как достойных нашей страны, чтобы не криво-прямо, не как попало, а ударить так, чтобы планета охнула.
— Штурм!..
Штурм через 3 дня: 7 января.
За несколько дней водораздельный участок должен принять около трех тысяч людей, дать им жилье, пищу, инструменты, расставить на пикеты. Это поручили комиссии в составе Успенского, Афанасьева и инженера. Афанасьев оставил свои шлюзы заместителям и помчался на Водораздел. Появился там по своему обыкновению неожиданно. Этого человека никогда никто не видел подъезжающим. Он возникал сразу в центре того места, куда спешил, будто бы выскакивая из-под земли.
500.00
К У<г& Ь 0а
Боевой юзунг штурма |
Коренастый, в коротком, желтой кожи пиджаке с черным во{хггником, подвижный до ст|>емителы1ости, напоминал он крупный
кубарь, запущенный чьей-то сильной рукой, готовый бежать и крутиться без конца. Не спав до того две ночи, он сновал среди немногих работающих на полузаброшенном канале, часто повертывался на каблуках, щурясь, присматривался к местности, где ему предстояло соревноваться с другими отделениями, недовольно скреб шершавую скулу, поднимал камень, взвешивал на руке и даже как бы принюхивался к нему. Бежал дальше, окликал встречного и принимался расстегивать ему гимнастерку:
— Ну-ка, покажи рубашку. В бане давно был? Ага. Как стирают? Хорошо, плохо?
Вопросы не случайные — у Афанасьева система: вымыть заключенного, одеть, накормить и тогда требовать работы.