Он приостанавливался на гоне, топал по дереву каблуком.
— Дорожка мне, ребята, не нравится. Я думаю, и конь ее не любит: прогибается, дыры. А как вы?.. Нельзя ли чего придумать? Подумайте.
Близкие ему люди утверждают, что и во сне беспокойный его мозг что-нибудь изобретает. Расчетливый Будасси в недоумении: «Почему Григорий Давыдович не взыскивает премии за все свои рационализаторские предложения? Бризовская казна значительно оскудела бы».
Потом его видели на конюшнях, в кухне, в прачечной, в красном уголке. В чужом отделении он держал себя как хозяин.
Точно, минута в минуту, успел он на комиссию и принес туда уже готовое мнение.
С разбега сел на стул, припав грудью к столу:
— Успенский, ты видел, как люди перепрыгивают через себя? Я тоже нет. Здешнее отделение не сумеет обеспечить штурмующих ни лопатами, ни едой, ни лошадьми. Надо что-то придумать.
Инженер наблюдал за ним и видел, как отрывисто он моргает и проводит то и дело ладонью по лицу. Словно умываясь. «Ему не больше 35, — думал инженер, — волосы носит длинные, как провинциальный актер, немного кокетничает нервностью». Но, присмотревшись, заметил, что глаза Афанасьева в красных прожилках, веки тяжело набрякли. Не оставалось сомнения, что кокетство тут ни при чем: человек привычно борется с застарелой дремотой.
— Что же вы предложите? — спросил его инженер.
— Я предлагаю, чтобы фаланги ехали на штурм со всем своим — бурами, лопатами, — щурясь, перечислял Афанасьев. — Лично я привезу с собой кухню и мастерскую чинки сапог.
— Это сепаратизм.
— Мы с Успенским другого мнения.
Через минуту Афанасьев гнал машину предельной скоростью к Медвежке. Выхваченные из темноты лучами фонарей, мелькали обрывки дороги, мостики, валуны, точно огромные каменные черепа, гряды скал, смутные силуэты хвойника. Сквозь слипающиеся ресницы все это, утратив формы, возникало впереди, проносилось мимо и тонуло в развалинах ночи.
— Спать очень хочется, спать...
В кабинет Френкеля Афанасьев вбежал бодро, поправляя ремень, сбившуюся кобуру.
— Мы приведем людей и можем оказаться голодными, с голыми руками вместо инструментов. Пропадет время, идея штурма будет скомкана...
Френкель остановил его взглядом.
— Григорий Давыдович, вы научились говорить длинно. Поезжайте со всем своим и скажите остальным фалангам, чтобы не рассчитывали на обслуживание второго отделения.
Рано утром Афанасьев уже был у себя на шлюзах.
Явился расторопный прораб Шершаков.
— Шершаков, сколько наше отделение имеет почетных грамот?
— Восемь, товарищ начальник.
— Мы будем биться на Водоразделе за знамя Карельского ЦИКа. Запомни установку: в первую декаду соревнования — к чорту кубы, даешь отличные гоны, сьггых лошадей, во вторую — нажимай, в третью — знамя будет наше.
Пришли десятники: латыш Лагзда — румяный, русоволосый здоровяк и юркий чернявый Кошелев. Оба они в присутствии Афанасьева молчаливы, голоса у них появляются только на трассе. Их роднит дьявольское упорство и еще одно: «Приказано — значит выполнимо, наш начальник невозможного не приказывает».
— Я слышал, Лагзда, брат у тебя выздоровел. А Кошелев опять из дома письмо получил. Верно. Ну и отлично, спокойней работать будете. Собирайтесь на Водораздел.
Лагзда кивнул, Кошелев тоже.
Несколько труднее прошла беседа с начальником хозчасти Макиевским. Аккуратный поляк, в пенсне и с тщательным пробором на левую сторону — вдумчив, исполнителен, но из тщеславия всегда может добавить к приказанию свою коррективу, могущую испортить все дело.
— Макиевский, сейчас наши пикеты на Водоразделе — голое место. Через 22 часа там должны быть бараки, кухня, красный уголок на 250 человек. Рабочую силу возьмите на месте.
— Я понимаю, — вежливо ответил начхоз, — но обычно даже в таких случаях дают срок 24 часа.
14 Зак. 8193
— То — обычно, а у нас штурм. Сейчас — 8 утра. Завтра в 6 фаланга будет на Водоразделе. Сосчитайте, сколько вам осталось.
Немного спустя Афанасьев бегал по баракам. Он знал в лицо и по имени каждого лагерника, откуда он, за что наказан.
Григорий Давыдович присаживается на краешек нары.
— Иголку с ниткой не позабыл? Нянек нет, — без пуговиц какая работа. Глазков, запасные портянки есть? Бери, нога должна быть сухая.
Лагерь шумел. В мастерских гремели по грабаркам молотки: чинились борты, подтягивались ослабевшие шины. В конюшнях проверялись на каждой лошадиной ноге подковы, специальные грамотеи рисовали на бирках цифры, К.ВЧ упаковывала оборудование красного уголка. Сапожники шмыгали дратвой, повара звякали посудой. Дымила, как пароход, баня: на дорогу надо было помыться.