Вечером сотрудник «Перековки» громко передавал по телефону на Медвежку результаты первого дня штурма:
«Второе отделение с приходом фаланг подтянулось, переняло у них героические темпы Беломорстроя и дало 136 процентов нормы. За ним идет третья фаланга — 132 процента. Шестая выработала 116. Фаланга Афанасьева делает превосходные гоны, тщательно приготовила грунт к выемке. Это несомненно скажется на ее работе в дальнейшем. Седьмая фаланга опоздала на один день: просидела на четырнадцатом разъезде из-за неподачи вагонов».
Вырысовывались первые недостатки, которых так счастливо избежал Афанасьев, обеспечив фалангу всем своим. Завгуж Шавани Боровко всучил успенцам среди сорока лошадей пятнадцать негодных. Возчики пробрались ночью на конюшню и перевязали бирки от своих кляч к гривам битюгов из чужой фаланги. «За каждую плохую лошадь, — распорядился Успенский, — дать Боровко сутки ареста». Понадеявшиеся на снабжение за счет второго отделения горько ошиблись: грабарки, отпущенные Большаковым, оказались нечиненными. Нехватило кубов для кипятка. Повара задерживали обед.
Завхоз Макиевский ходил и потирал от удовольствия руки.
— Я понимаю, канал — общее дело, но все-таки приятно, когда накормлены именно твои люди. Смотрите, у меня сегодня обед из четырех. Завтра я привожу пищу прямо к вам на трассу.
Начались взрывы. Они следовали один за другим в неравномерные промежутки времени. Подрывники прятались за камни. Ухо настолько привыкло к грохоту, что однажды начальник ПТЧ второго отделения выхватил часы и закричал:
— Прораб, почему они не рвут? Они опоздали на целые десять секунд.
— Они рвут, — ответил прораб, — слышите, как стучит по крыше!
Стенки канала делались все выше. Ровные, как бы выпиленные в скале, они лакированно блестели от влаги. По дну змеились рельсы, сновал паровозик. Полутемный коридор тянулся на север до самого горизонта.
Второотделенцы шли по-прежнему впереди. Они заставляли делать деррики по 148 подъемов в день. Чудовище, медленно поворачиваясь основанием туловища в гнезде, покряхтывая, звякая цепями, тащило вверх неприподъемный валун и бережно клало наземь. Вагонетки заполнялись в несколько секунд.
Вторая декада истекала, но Афанасьев все еще медлил дать своей фаланге развернуться. Он регулярно звонил Шершакову.
— Как дела?
— 125.
— Так и держите.
Ему все казалось, что время для решительного нажима не пришло. Фалангистам надо втянуться в постепенное повышение выработки, лошади еще недостаточно в теле.
 |
| Герои Водораздела — афанасьевская фаланга |
Приезжая, он до позднего засиживался в бараках, иногда оставался там ночевать.
— Тощаков, почему ты бледен и худ? Ешь хорошенько.
— Чего-то спина зудит.
— Заверни рубашку. У тебя фурункулы, ложись в больницу.
— А кто за меня будет скалу добывать? Медведь, что ли?
— Скажи лекпому, чтоб тебе давали бохьше молока.
Тощаков вышел проводить начальника. Тихий и скромный,
этот парень, попавший в свое время под влияние вороватых друзей, никогда не высказывал своих сокровенностей при людях. Он и на этот раз заговорил с Афанасьевым с глазу на глаз.
— Спина заживет... Вот беда: скопил 85 рублей, просыпаюсь утром — ни денег, ни талона на обед.
— Что? — тревожно спросил Афанасьев и даже приостановился. — Может, потерял?
Воровство в условиях лагеря — самое страшное: оно отчуждает людей, родит недоверие друг к другу.
— Кто спит по соседству с тобой *
— Усачев.
Вскоре медведеобразный рыжий верзила неуклюже топтался перед Афанасьевым.
— Тебя не узнать, Усачев. Ты пришел ко мне вором, грубияном, а теперь — в фаланге с самыми лучшими, но есть еще у нас паразиты, крадущие у своего брата. Тощаков скопил на дорогу домой 85 рублей.
Усачев бурно вздохнул и полез лапой в карман.
— На, отдай! Деньги не нужны, так, для практики только. Руки чешутся.
Можно было выставить вора на суд перед всей фалангой, и она потребовала бы немедленного его изгнания. У Афанасьева — свой путь к человеку: надо показать, что мы действительно перевоспитываем, и он вернул Тощакову деньги, никого не посвятив в историю.
Лагерники его любили. Усачев в день приезда начальника бегал по трассе и трубил:
— В подарок ему нажмем 50 кубов лишних.
Однажды на шлюз к Афанасьеву явилась ветхая старушка.
— Сынок тут у меня, — шамкала она.
А сынок штурмовал Водораздел, за 26 километров.
Григорий Давыдович вызвал секретаря и приказал отправить бабку на Водораздел с первым же автобусом, но через четыре часа он увидел ее сидящую на пне, сморщенную, прозябшую.